Бессмертный грех

— Лавочка, на которой они сидели, находится во дворе их редакции. Опер, хотя и круглый идиот, местный люд опросил, и вахтер «Русского почтальона» любезно сообщил ему, что синий костюм, бородку клинышком и золотые очки носит заместитель генерального директора Колос. Опер обыскал кабинет Колоса и нашел нож.

— А что говорит Колос? Где он был, когда его видели на лавке? — спросил Гоша.

— Говорит, что в своем кабинете. Но в гордом одиночестве. Секретарша в этот момент обедала, так что алиби нет.

— А звонивший, разумеется, не представился?

— Разумеется.

— Скромный человек, не лезет в герои, — похвалил анонима Гоша. — Зато какой глазастый — и очки рассмотрел, и бородку. И телефон местного отделения разузнал, не в «02» стал названивать, а куда надо. Да, похоже на подставу, ты прав. Только вот зачем?

— Спасибо тебе за интересный вопрос! — взревел Василий.

— Не ори, — поморщился Малкин.

— Как не ори? Ты же издеваешься! Конечно, я знаю, зачем охотятся за Пожарским, зачем подставляют его заместителя, зачем и кто порезал бомжа! Знаю, но молчу, потому что я очень скрытный.

— Этого Колоса забрали?

— Нет, я отбил. Взяли подписку.

— А нож ты как добыл?

— Пообещал ускоренную экспертизу. У них-то — в течение недели, а я поклялся, что сегодня привезу им акт, нашего ли бомжа зарезали этим ножом.

Гоша задумчиво теребил себя за ухо.

— Знаешь, Вася, а вдруг не подстава? Вдруг твой Колос действительно виноват? Вдруг он и есть тот самый злодей, которого ты ищешь? Смотри, у него позиция самая удобная — кабинеты всех трех начальников рядом, соответственно, Пожарский и Мохов у него все время на виду. А?

— Тогда зачем он нож в свой стол засунул? Надо быть полным идиотом!

— Не исключено, что хотел его подкинуть. Заметь, он упаковал ножик не в пакет и не в бумажку, а в канцелярскую папку. Замысел простой, как кастрюля, но действенный — он берет со стола Пожарского папку, на которой тот оставил свои отпечатки, аккуратненько засовывает в нее нож и подсовывает ее своему любимому начальнику. Того сажают, а Колос становится генеральным директором. Чем не мотив?

— Слишком просто, — буркнул Василий.

— А ты любишь посложнее? Тебе мало? Хорошо, добавим интриги. А что, если неведомый любовник жены Пожарского и есть Колос? Он не хромой? Не косой? Годится на роль ухажера?

— Годится, — неохотно кивнул Василий. — Не в моем вкусе, но…

— Ты бы небось и за Пожарского замуж не пошел.

— Гош, — жалобно хныкнул Василий, — помоги, а? Ты же всех районных прокуроров знаешь. Мне бы прошерстить окружение этого бомжа, вдруг что-то и вылезет.

— Ну так шерсти!

— С какого перепуга? Местные менты могут меня неправильно понять.

— Да? А они тебя правильно поняли, когда ты главного подозреваемого отмазывал и нож на экспертизу забирал? Ладно. — Малкин снял трубку, открыл телефонный справочник, набрал номер. — Сережа? Здравствуй, дорогой, вот хорошо, что застал тебя на месте. Да, я. Да, точно. Я слышал, у тебя горе большое в районе? Разве? А мне сказали, что на твоей территории самого лучшего бомжа зарезали.

— …Филипп, — подсказал Василий.

— Филиппом звали. Слышал? Ну вот. Прими мои соболезнования. Как — мне-то что? Бомжи — это моя слабость. Точно тебе говорю. Ты разве не знаешь, что при прокуратуре сейчас создается фонд «Московский бомж»? Правда не слышал? Ну ты даешь! Да, что-то вроде попечительского совета. Да, кормить их будем, это само собой, но и о духовной стороне вопроса тоже не забываем. В театры их будем водить, на симфонические концерты, опять же мир им хотим показать — по линии международного обмена. Ладно, все, замолкаю. Да нет, просьба у меня. Не сочти за труд, найди хорошего опера — шустрого мальчика, пусть окружение этого Филиппа прощупает. Спасибо, дорогой, за мной должок.

Василий с грохотом бросился на колени.

— Ой, не надо! — Гоша томно прижал к груди пухлую ладошку. — Ах, оставьте.

— Проси чего хочешь, — елейным голосом пропел Василий. — «Столичную», «Гжелку», даже «Русский стандарт».

— Тогда, конечно, «Стандарт», — быстро ответил следователь. — Но правильнее — две «Гжелки».

— Логично, — кивнул Василий. — Будет сделано. — И встань с колен-то, — велел Гоша. — А то войдет кто — позора не оберешься. Мы к Пожарскому сегодня поедем?

…В машине Василий протянул следователю большой распечатанный конверт.

— Мне сплясать? — спросил Гоша. — Прямо здесь, на заднем сиденье?

— Не обязательно. Письмо-то — не тебе.

— Нехорошо читать чужие письма, — промямлил Гоша, раскрывая конверт. — Да-а, дела.

Буквы, вырезанные из газет и наклеенные на белый лист, были разного размера, как будто плясали вприсядку, и оттого письмо чисто зрительно производило пьяное впечатление. Сквозь тонкую газетную бумагу проступали желтые пятна клея, и оттого письмо производило неопрятное и помоечное впечатление. А сам текст производил впечатление просто гадкое: «Баба твоя пока в целости и сохранности. Я еще не решил, что с ней сделать».

Гоша взял письмо за краешек, посмотрел на свет.

— Значит, выкупа не просят.