Бессмертный грех

— Корысть не красит человека! — с осуждением воскликнула я.

— Да? — удивился Вася. — А я думал, что человека не красит прыщ на лбу или синяк под глазом.

Честно говоря, помогать Васе мне не хотелось. Он практически отстранил меня от расследования, но это бы ладно! Коновалов ничего мне не рассказывал, только загадочно хмыкал и пускал глубокомысленные пузыри. А раз так, то пусть сам собирает улики.

— Понимаешь, — продолжил свой натиск Вася, — я бы сам с удовольствием раскурил трубку мира с Колосом, а потом изъял бычок, но мое появление его почему-то нервирует. Вызывает нездоровые ассоциации.

— Оно всех нервирует.

— Вот именно. А ты — девушка во всех отношениях приятная, можешь затащить его к себе, поболтать, покурить, а когда он уйдет — достать из пепельницы необходимый для расследования вещдок.

— Вась! — Я искренне поражалась его тупости. — Неужели ты всерьез думаешь, что лично Колос бросал батарею, убивал бомжа и залезал в окно к Пожарскому?

— Саня! Я просто хочу все проверить.

— Мне надо подумать, — капризно сказала я. — А ты не хочешь рассказать, как идут дела?

— Никак. — Вася грустно развел руками. — Опять уперлись в тупик имени Коммунизма.

— Я подумаю, — повторила я. — Но не задаром. Ты мне обещал альбом с фотографиями.

— Согласен! — обрадовался Вася. — Сначала окурок, потом альбом.

— А наоборот нельзя? Альбом-то у тебя уже есть.

— Можно. Но пока не будет окурка, не видать тебе альбома.

Вася послал мне воздушный поцелуй и гордо удалился. Вот гад! Человек, который так блестяще завалил расследование и не продвинулся ни на сантиметр, мог бы вести себя поскромнее.

Колос на мое приглашение покурить отреагировал неожиданно доброжелательно, видимо, он еще не забыл наш с Неволяевым подвиг во время обыска — мы же так и не подписали протокол об изъятии ножа.

— Давай покурим, — кивнул Колос. — А у меня нельзя?

Я выразительно осмотрела стены и углы его кабинета.

— Мне не хотелось бы разговаривать ЗДЕСЬ.

— А-а-а, вот ты о чем? — Колос вздохнул. — Хотя… с них станется. Прослушивать, подглядывать, лезть в душу. Ну, пойдем.

Перекур растянулся почти на час, и практически все это время Колос жаловался на судьбу. Он искренне недоумевал, как такое могло с ним случиться.

— Понимаешь, все одно к одному. Никто меня перед убийством не видел… Кому я помешал?

— Тому же, кому помешали Мохов и Пожарский, — уверенно сказала я.

— Не знаю. Мохов и Пожарский — ключевые фигуры. Не будет их — не будет и газеты. А я-то? Не понимаю.

— Вы — второй человек после Пожарского…

— Нет, милая, я второй человек только до тех пор, пока есть Пожарский. Выше головы не прыгнешь, надо знать свой потолок, и я его знаю. Я только исполнитель, не более.

— Но со стороны же не видно, кто что может, — промямлила я. — Встречают по одежке и по должности…

— Да ну! — отмахнулся Колос. — Все знают, кто на что способен.

Я утешала его как могла, но он все равно ушел очень расстроенный.

Ссыпав в пакетик богатый урожай (целых шесть окурков, подавись, любитель вторсырья!), я отнесла добычу Васе и вернулась к себе с альбомом семейных фотографий четы Пожарских. По дороге я заглянула к Лизе, и она радостно присоединилась ко мне.

Закрывшись изнутри на ключ, мы разложили фотографии на полу и углубились в физиогномический анализ.

Лариса Пожарская мне понравилась. Не своими женскими прелестями, хотя они очевидно имели место быть, а какой-то беззащитностью, что ли. И открытостью. У нее было не только красивое, но и, что называется, милое лицо. Обычно от женщин с яркой внешностью за версту несет стервозностью и самолюбованием, а Лариса, во всяком случае на фотографиях, производила впечатление доброго и простодушного человека. Впрочем, фотокамера часто врет как в ту, так и в другую сторону. Вот меня, например, фотоаппарат неизменно портит, превращает в кикимору с большой дороги, красит мои глаза в ярко-красный вампирный цвет, а черты лица искажает.

Итак, мы имели высокую платиновую блондинку с волосами ниже плеч, само собой, голубоглазую, с очень белой, почти прозрачной кожей, улыбчивую, тоненькую, гибкую.

— Ничего особенного, — ревниво заметила Лиза. — То есть выраженных дефектов нет, а так… просто смазливая рожица.

Прекрасная Лиза Стилль не жаловала красивых женщин.

— Ага, — ехидно заметила я, — свет мой, зеркальце, скажи…

— Ты хочешь сказать, что она меня милее и румяней?! — задохнулась от возмущения Лиза. — Да?!

— Нет, конечно. Но так вопрос и не стоит. Вы же не на конкурсе красоты, то есть не конкурентки.

— Во-первых, — назидательно сказала Лиза, — все женщины на свете — конкурентки. Запомни это, Александра, и мобилизуйся уже наконец, а то всю жизнь просидишь в девках. Во-вторых, вся наша жизнь — это конкурс красоты. И в-третьих, на традиционные конкурсы красоты ходят только безмозглые закомплексованные эксгибиционистки, которым нравится демонстрировать голые части тела публике.

— Не факт, что им нравится, просто правила такие, — попробовала я вступиться за бедных красавиц.

— Ага, но они добровольно идут на то, чтобы их, как племенных лошадей, водили по кругу и измеряли линейкой.