Две недели я ночевала с солдатом в лесу, питались тем, что находили. Солдат, оставшись с маленьким ребенком, искал выход на какой-нибудь поселок. Так он встретил женщину, которая приютила его у себя, а меня – русскую девочку 3,5 лет – держала как придаток и старалась всеми силами отучить от русского языка, так как сама была латышкой. Она не давала еды, если я просила по-русски, держала в сенях, как собачку, неодетую, голодную, немытую. Солдат стал у нее работником, и украдкой поддерживал меня то коркой хлеба, то водой.
А тем временем мама добралась до местечка под названием Ленторово, это 18 км от Вильнюса. По очередям искала свою дочь и пыталась достать немного хлебушка, чтобы как-то продержаться с пятилетним сыном. И так рано утром, когда они стояли в очереди за хлебом, их арестовали и привезли в город Вильнюс. Всех, кого арестовали из очередей, заключили в тюрьму, где мама пробыла 3 месяца.
А затем, рассортировав арестованных, маму с братом перевели в организованный лагерь для русских женщин с детьми (жен офицеров) на улице Субачяус. Лагерь был организован в школе. В большом зале были построены нары в три этажа. К окнам подходить не разрешали, часовой мог убить. Еду давали через окошко в дверях всегда с причудами, издевательством.
Хлеба давали по половинке от полного ломтя, да и то только на работающего, детей не учитывали. Сваренная бурда – вода, заправленная кислой капустой. Похлебка была или пересолена, или вообще не соленая, или кипяток в железных мисках без ложек и тому подобное. Когда женщины потребовали, чтобы их с детьми вывели на прогулку, немцы-охранники выбрали жаркий солнечный день и в самый солнцепек вывели всех во двор, где находился цементированный сарай с цементированным полом, без крыши. Закрыли женщин с детьми в этом помещении, где через 5–8 минут от жары, как в печке, под солнцем, от которого не спрятаться, у всех разболелись головы и из носа пошла кровь. Все стали стучать в дверь, чтобы их увели обратно, а немцы надсмехались: «Что, нагулялись?»
Весь двор был обнесен двойным рядом колючей проволоки, и в каждом углу были вышки с вооруженными немцами. К проволоке иногда подходили поляки, приносили картошку, хлеб и бросали через проволоку. Мама очень переживала за утерянную дочь и все время просила встречи с комендантом тюрьмы. Когда все-таки удавалось с ним встретиться, она умоляла отпустить ее поискать ребенка, и после нескольких встреч ей удалось добиться разрешения. Немец был пожилой и не такой агрессивный, как охранники. Ее выпустили на поиски дочери через полгода вместе с сыном на две недели. На руках был документ, в котором было сказано: «Если через две недели не вернется обратно, то грозит расстрел на месте, где бы она ни была». Мать ходила по очередям и селам, спрашивала: «Не видели ли где девочку 4-х лет без родителей?» И вот ей дали адрес, где появился ребенок похожий по описанию. Когда мама приехала в этот хутор и встретила девочку, она ее не узнала. Только брат твердил: «Мама, это наша Светка, давай ее заберем». И только когда мама стала искать приметы, узнала в этой девочке свою дочь. А я уже не разговаривала, понимала только по-литовски, вся грязная, голова покрылась коркой болячек, босиком, полураздетая. Так мама нашла меня и забрала с собой в лагерь. Не вернуться в лагерь было нельзя, так как мы были на чужой земле среди чужих людей, без средств к существованию.
В лагере мама родила третьего ребенка, но его у нее сразу забрали. Сначала сказали, что мальчик родился здоровый, но на следующий день ей сказали, что он умер и не показали его. Мама всю оставшуюся жизнь верила, что его немцы забрали в Германию на воспитание, так как они считали, что русская нация сильная и крепкая здоровьем, а немецкие женщины рожали мало. Нам мама всегда говорила, что у нас есть братик в Германии. В лагере была организована партийная ячейка, которая была связана с волей. Писали листовки, сообщали продвижение наших и немецких войск. Но в результате нашлась женщина, которая выдала узницу, руководившую ячейкой и руководительницу расстреляли. Через некоторое время половину лагеря увезли в Германию, а другую половину погрузили в товарные вагоны и возили впереди отступающих немецких эшелонов, чтобы партизаны их не взорвали. Несколько раз вывозили на расстрел, в душегубки сажали, но видно Бог берег нас.
Привозили на еврейское кладбище для расстрела. Там тоже подолгу держали около ям, нагнетая страх. Мама все говорила: «Света, это ты счастливая. Тебя Бог бережет, а чтобы ты жила, должны выжить и мы». Но к этому времени немцы старались награбить как можно больше и отправить на свою родину. Так приходил приказ брать с евреев выкуп за освобождение. Но как только они откупались и выходили на волю, их снова ловили и отправляли в лагерь. И так до тех пор, пока нечем уже было платить.