Прохожая указала немцам, куда та побежала, Зоя до последнего отстреливалась, но спастись ей не удалось. Я слышала, как она пела песни, когда её повезли в Гродно на расстрел…
Когда наши войска заняли соседнюю деревню, родители Зинаиды и партизанская медсестра решили ночью перебраться на другой берег вместе с ранеными. Они перешли реку вброд, женщины ушли вперед на разведку, оставив девочку, ее отца и троих раненых ожидать их. С вражеской стороны их заметили (Зинаида Степановна и сегодня думает, что выдали стёкла бинокля, блеснувшие в ее в руках) и начали стрелять. Но и тут обошлось…
– Я до сих пор помню эти лилии и жёлтые кувшинки на реке. Когда мы шли вдоль берега, отец поддерживал одного раненого, а дядя – другого. Так и шли до деревни.
Летом 44-го советские войска освободили Гродно.
Сегодня о Зинаиде Степановне заботится сын, навещает ее ежедневно, а она балует внуков и правнуков всякой вкуснятиной, приготовленной по рецептам подруги, ведь раньше, когда была занята своей любимой аналитической геометрией, на кулинарные изыски времени не оставалось – готовила мама.
Моя героическая мама
Когда началась война, мне было четыре года, моему брату – восемь. Отца забрали на фронт, и все тяготы тех страшных лет легли на плечи моей мамы. Как и многим женщинам, ей приходилось не только поднимать двоих маленьких детей практически безо всякой помощи, но и работать для Победы.
Моя мама, Лембрикова Хава Беила Ицковна, родилась в 1905 году в городе Стародуб Брянской области. В быту ее называли Берта Исааковна.
Ей удалось получить всего лишь начальное образование, но она сумела приобрести необходимые знания об окружающем мире, научилась читать и писать.
Больше учиться ей было не суждено…
Мама казалась мне самой красивой на свете – невысокого роста, с большими черными глазами, густыми черными волосами; небольшой, с горбинкой, нос придавал ей особое очарование. Я помню, что до войны мама всегда прекрасно пахла – она пользовалась каким-то необыкновенным парфюмом. Лишь спустя много лет я узнал, что назывались эти духи «Красная Москва».
Даже во времена моей юности эти духи все еще были очень популярны. Сегодня в моем семейном архиве я храню в сумочке мамы эти духи и очень модные в то время мужские духи «ШИПР».
Однажды, проходя по одной из улиц Петербурга, я почувствовал такой же запах, запах детства – мимо меня прошла старушка моего возраста и на меня нахлынули воспоминания… Мы идем с моей молодой красивой мамой по улице, на голове у нее – белый берет, вокруг ореолом распространяется этот прекрасный запах.
Однажды мы так же шли с мамой по улице, она забрала меня из очага (детского садика) и вела домой.
Навстречу нам попалась женщина, она с удивлением посмотрела на нас и сказала: «Вы, что, не знаете – война началась!». Мама не сразу поняла, о чем она говорит, настолько невероятной казалась война в такой солнечный и беззаботный день. «Какая война?» – переспросила она. – «С Германией, по радио объявили». Так я впервые услышал это проклятое слово – ВОЙНА.
Отца я едва помню. Помню очки с толстыми стеклами и винтовку через плечо, когда он уходил на фронт. Мама его провожала, а он всё время оборачивался. Никто тогда и не думал, что отца мы больше никогда не увидим. Мама не получит от него ни одного письма и ни одной весточки, а однажды придет извещение, что отец пропал без вести… В тот страшный день мама очень плакала, и я вместе с ней – я всегда плакал, когда видел маму в слезах, а во время войны это случалось довольно часто.
До 1942 года мы с мамой и братом находились в блокадном Ленинграде, пережив все ужасы того времени (я написал об этом в сборнике «Как мы пережили войну»).
В то время всех – и детей и взрослых – обучали тушить «зажигалки», на крышах постоянно дежурили жильцы, организованные в команды МПВО. С красными повязками на рукавах добровольцы по очереди дежурили у ворот и парадных. Всюду были патрули.
Мама тоже иногда по ночам дежурила на крыше – сбрасывала зажигательные бомбы. Зажигательная бомба весила всего килограмм, но их выкидывали с самолета кассетами, сериями.
Пробивной силы «зажигалки» вполне хватало, чтобы прошить крышу, покрытую кровельным железом. Потом на чердаке срабатывал взрыватель – и «желатин» вместе с плавящейся, тоже горящей оболочкой, расплескивался кругом, прилипал к стропилам, и они загорались.
В сентябре на Ленинград было сброшено 6327 зажигательных бомб. Они вызвали 178 пожаров.
Такие дома начинали гореть сверху. Пожарные команды во время массированных налетов поспеть всюду не могли, да и воды не хватало (а ближе к зиме водопровод и вовсе замерз – холода начались необычайно рано).