Бессонница

Получилось так, что ряды припаркованных машин, по сути дела, защитили Общественный центр от самой мощной ударной волны, но эту удачу оценят лишь позже. Внутри более двух тысяч человек поначалу замерли на своих местах от изумления, плохо соображая, что им делать, и еще хуже понимая, что сейчас произошло на их глазах: самая знаменитая феминистка Америки была обезглавлена неровным осколком летящего стекла. Ее голова отлетела в шестой ряд, словно какой-то странный белый кегельный шар с напяленным на него светлым париком.

Паники не было, пока не погас свет.

3

Семьдесят один человек был затоптан насмерть в столпотворении людей, устремившихся к выходам, и на следующий день «Дерри ньюс» возвестит о событии громадным пугающим заголовком, назвав его страшной трагедией. Ральф Робертс мог бы сказать им, что, учитывая все обстоятельства, они еще легко отделались. Честное слово, очень легко.

4

Наверху на северном балконе сидела женщина по имени Соня Дэнвилл — женщина со следами последних полученных ею в жизни от мужчины побоев, все еще не сошедших с ее лица, — обняв за плечи своего сына Патрика. Открытка Патрика от «Макдоналдса» с изображением Рональда и Майора Мак-Сыра, отплясывающих буги-вуги с Гамбург-мистером у окошка автообслуживания, лежала у него на коленях, но он раскрасил одни только золоченые арки на ней, прежде чем перевернул открытку пустой стороной вверх. Не то чтобы он утратил интерес, просто у него в голове маячила его собственная картинка, возникшая в его мозгу, как это часто бывало у него с подобными идеями, словно помимо его воли. Большую часть дня он размышлял о том, что произошло в подвале в Хай-Ридж — дым, жара, испуганные женщины и два ангела, пришедшие их спасти, — но дивная идея вытеснила эти болезненные мысли, и с молчаливым рвением он принялся за работу. Вскоре Патрик уже чувствовал себя так, словно жил в том мире, который рисовал своими цветными карандашами.

Несмотря на свои четыре года, он уже был поразительно умелым художником («Мой маленький гений», — порой называла его Соня), и его картинка была куда лучше предназначенного для раскрашивания рисунка на другой стороне открытки. Тем, что он успел нарисовать до того, как вырубился свет, мог бы гордиться одаренный студент-первокурсник. Посредине листка-открытки в голубое небо, усеянное пышными белыми облаками, вздымалась башня, вырезанная из темного камня цвета сажи. Ее окружало поле роз — таких ярких, что они, казалось, кричали. С одной ее стороны стоял человек в вылинявших голубых джинсах. Пара портупей перекрещивалась на его плоском животе; у каждого бедра свисало по кобуре. С самой верхушки башни человек в красной хламиде смотрел вниз, на стрелка, со смесью ненависти и страха. Его руки, свесившиеся с парапета, тоже казались красными.

Соня была загипнотизирована присутствием Сюзан Дэй, сидевшей позади трибуны и слушавшей, как ее представляют, но она успела кинуть один взгляд на картинку сына перед тем, как окончилось вступительное слово. В течение уже двух лет она знала, что Патрик — по определению детских психологов — чудо, и порой твердила себе, что уже привыкла к его искушенным рисункам и пластилиновым фигуркам, которые он называл Глиняной Семейкой. Может, она даже и в самом деле привыкла — до определенной степени, — но именно эта картинка обдала ее каким-то странным глубоким холодом, который она не смогла целиком отнести за счет эмоционального спада после этого долгого и полного стрессов дня.

— Кто это? — спросила она, постучав кончиком пальца по крошечной фигурке, злобно уставившейся вниз с верхушки темной башни.

— Он — Красный король, — сказал Патрик.

— А-а, Красный король, понятно. А кто этот человек с пистолетами?

Только он открыл рот, чтобы ответить, как Роберта Харпер, женщина, стоявшая на кафедре, подняла левую руку (с черной траурной повязкой на ней) и указала на женщину, сидевшую сзади.

— Друзья мои, мисс Сюзан Дэй! — выкрикнула она, и ответ Патрика Дэнвилла на второй вопрос его матери потонул в буре аплодисментов:

«Его зовут Роланд, мама. Он снится мне иногда. Он тоже король»[70].

5

Теперь они сидели в кромешной тьме, в ушах у них звенело, и две мысли носились в мозгу Сони, как гоняющиеся друг за дружкой крысы в колесе: «Неужели этот день никогда не кончится, я знала, что не надо было тащить его с собой, неужели этот день никогда не кончится, я знала, что не надо было тащить его с собой, неужели этот день…»