Бесстрашный

Наши конные лучники лихо пронеслись между выдвинутыми вперёд «вагенбургами» и растеклись по флангам, чтобы перегруппироваться. Тылы обеих «гуляй-крепостей» защищали ощетинившиеся копьями сотни, выстроенные по типу испанских терций, только без огнестрела внутри. Вместо мушкетов и пушек наши «терции» применяли в этом бою арбалеты и луки плюс магию, рунную и «обычную».

Что любопытно, использовать против нас атакующие заклинания имперцы теперь опасались. После того кошмара, что они пережили, получив хорошую плюшечку от иммунного, прыгать с размаху на те же грабли — таких дураков среди вражеских чародеев не находилось. В разгорающемся мало-помалу сражении враг явно решил положиться на грубую силу и численный перевес, не забывая, впрочем, прикрывать защитными сферами подходящие к месту схватки резервы.

Имперские конники, бросившись вслед за нашими, сперва предсказуемо угодили под перекрёстный огонь двух «вагенбургов», а после, не менее предсказуемо, разбились, как волны о волнолом, об ощетинившиеся копьями «терции». Дальше пошло натуральное избиение младенцев. «Кирасиров» врага стаскивали с коней крючьями, рубили и кололи алебардами, расстреливали в упор из луков и арбалетов, угощали огнешарами… Попытка обтечь один из «гуляй-городов» с другой стороны привела к лобовой сшибке нашей «вороньей стаи» и «конного клина» имперцев. При поддержке прячущихся за повозками лучников, наши всё-таки взяли в этом побоище верх. В результате чего «кирасиры», потеряв не меньше двух сотен ранеными и убитыми, позорно ретировались.

Чтобы не допустить окончательного разгрома собственной конницы, командиры имперцев двинули в бой пехоту. Их сотни одна за другой наваливались на наши «деревянные крепости» с фронта, давая своим «кирасирам», зажатым в узеньком коридоре между повозками, возможность отойти и перегруппироваться, а затем попытаться снова атаковать прикрытые щитами «телеги».

В итоге, противник накатывался на нас даже не волнами, а одной плотной массой, угрожая если не взять, то попросту продавить своими телами линию «вагенбургов».

В какой-то момент им это почти удалось. На левом фланге сражения. Как-то сумев оттеснить от повозок ближайшую «терцию», сразу четыре сотни вражеских пехотинцев вдруг оказались перед ослабленным (по численности защитников) звеном «гуляй-города», которым командовал Хруст. Подмога подойти не успела. Что уж там приключилось, фиг знает — то ли кому-то удалось проскочить по́низу, между колёс, то ли крепления одного из щитов не выдержали — но одна из повозок неожиданно накренилась, а затем рухнула с подломленной осью, похоронив под собой нескольких наших бойцов.

В ту же секунду вражеские солдаты хлынули через лишившуюся защитников баррикаду внутрь «вагенбурга». Мгновенно их остановить не смогли, и они сразу же принялись расцеплять соседние с упавшей повозки. Так что когда у них на пути встали десятка четыре копейщиков и алебардистов, пролом в «вагенбурге» расширился ещё на одну сдвинутую с дороги «телегу».

Подсказать дерущимся за проломом парням, что им делать, я со своего места не мог, как не мог и отправить туда резервы (их просто не было). Я мог только пожелать им удачи (тревожный сигнал в виде взвившейся в небо парочки файерболов алого цвета они уже дали) и, сжав кулаки, ждать, чем закончится этот прорыв.

Хруст, как я видел, сражался в первом ряду, ловко отмахиваясь от противников укороченной глефой. Перед ним дважды, отражая чужие удары, вспыхивала призрачная зашита, и дважды чужие удары, пусть вскользь, но всё-таки доходили до цели.

Спустя полминуты наши наконец-то сообразили, как действовать. Внутри «гуляй-города» стояло аж шесть резервных повозок. Ещё перед боем я, поддержанный Туром, попенял Хрусту, что, мол, негоже оставлять их так много, что для непредвиденных случаев хватит и трёх. К счастью, молотобоец настоял на своём. И, как теперь выяснилось, был совершенно прав.

Все шесть повозок сначала сцепили между собой, а затем покатили вручную к месту прорыва. При этом манёвре все те, кто дрался сейчас с прорвавшимися имперцами, стопроцентно оказывались снаружи от «линии», отсечённые от своего «гуляй-города» новой цепью повозок. Манёвр жестокий. Несправедливый до боли. Но чтобы спасти «вагенбург», кто-то действительно был должен остаться снаружи. Никто из тех сорока… то есть, уже тридцати не стал отступать, не стал спасать свою жизнь. Прижатые к своим же «телегам», они гибли один за другим и падали там, где стояли. Отчаянная безнадёжная рубка продолжалась минуты две, но свою задачу обречённые выполнили. Резервные повозки успели сцепить с остальными, новая защитная «линия» выстроилась за их спинами неприступной стеной.

Когда парней, отбивающихся от остервенело прущих имперцев, осталось лишь пятеро во главе с Хрустом, я уже почти что решился отдать приказ применить специальные боеприпасы, приготовленные совсем для другого, лежащие сейчас по несколько штук возле каждого стреломёта, укрытые противопожарными «ковриками». Надежда оставалась только на них. А если без них, то на чудо…