Бестиарий

Еще я за подпись отжимал соседским топором захлопнувшуюся дверь, за нее же, за подпись, выносил старушке мусор. За забытые в замке ключи получал ее. А однажды, войдя с Моллем в открытую квартиру и не найдя хозяев, украл половину немного подкисшего арбуза, а Молль пластмассовую игрушку, пружинку, – больше там и брать было нечего.

Шли как-то втроем по одной парадной. На этаже обычно четыре квартиры. Теперь для ускорения процесса мы звонили во все двери сразу, чтобы втюхивать им Сабора скопом. Наши с Моллем двери долго шебуршались изнутри, а брату открыли сразу. На пороге – молодой парень под два метра ростом в спортивном костюме «Адидас». Стрижка короткая, поломанный нос и кулаки, такие, блин, огромные кулаки, висящие гирями на длинных руках.

– Здравствуйте, – сказал брат, ну и, как обычно, кандидат, ля-ля-ля.

Тот выслушал.

– Заходи.

Брат зашел, дверь захлопнулась. Мы дошли уже до первого этажа, а брата все не было. Мы поднялись к квартире. Прислушались, прислонив уши к двери. Где-то глубоко внутри слышался тихий гул голосов. Я подергал ручку – заперто. Дверь была внушительная, железная, отличная от других в этом парадняке, хлипких.

– Короче, щас позвоню, если не откроют, пойдем к ментам, – сказал я.

Молль кивнул. В этот момент заклацали железными языками многочисленные замки и дверь открылась. На пороге брат, за ним тот парень.

– Ну ладно, удачи. Не обессудь, братва решила, – сказал он добродушно.

Брат кивнул.

– Свин, что за хрень? – спросил Молль.

Брат ухмыльнулся и приложил указательный палец к губам.

– Короче, это реально кино! – сказал он, когда мы вышли на улицу. – Захожу в комнату, сидят за столом еще четыре детины, такие же мордовороты, один другого шире, все в адидасах и с цепями на шеях, бритые. На столе водка. Этот им говорит, вот, мол, за кандидата подписи собирает, и к столу меня подталкивает. А они меня так разглядывать стали, я подумал: сейчас из меня закуску делать будут. Ха-ха! Я им листовку дал, они ее по кругу пустили. Сидят в тишине, листовку изучают. Пока все не прочитали, молчали. Потом тот, который дверь открыл, в натуре серьезно спрашивает этих: ну че, мол, думаете. Эти, бля, замычали, головами закачали и водку по стаканам разлили, мне тоже полстакана – выпей пока. Грохнули и давай тереть, вы бы их видели!

Брат захлебнулся смехом. Отдышавшись, он продолжил:

– Один говорит: мент! Другой возражает: бывший. А тот: бывших, бля буду, не бывает! И четки давай с остервенением между пальцами ломать! Ха-ха! Спорили долго, серьезно, все в том же духе – вот ведь, за русских, а то чурбаны в натуре оборзели!

Все это брат рассказывал в лицах, то и дело выпучивая глаза и надувая щеки.

– «Ментовская разводка это, вместе мы, одной крови!» – «Ты че, смотри, воевал он!» – самый здоровый сказал и, ха-ха, татуировку на плече почесал, «ВДВ». Поорали, потом на самого маленького уставились, он у них вроде старшего, что ли.

– В смысле самого маленького? – спросил я.

– Ну меньше всех, на полголовы выше тебя! Ха-ха! Он такую рожу скорчил, что я чуть в голос не заржал! Листовку гадливо в руках повертел и выдавил сквозь зубы: западло! Ха-ха! Ну и заткнулись все, водки еще мне налили почти стакан, удачи, говорят, свободен!

Мы посмеялись и пошли домой, закончив раньше времени, брат был пьян. Нам недоставало всего несколько подписей до определенной суммы, которую определил брат. На следующий вечер мы быстро и без происшествий их добрали.

– Давайте еще две про запас, – решил брат.

В парадняке как раз оставался необойденным первый этаж. В трех квартирах нам не открыли, в какой-то завыла собака. Зато дверь четвертой открылась, едва палец надавил на розовый пупок звонка, как будто хозяин стоял за дверью. Им оказался небольшого росточка старичок со всклокоченной сединой на голове, обрамляющей гладкую и блестящую лысину. Глаза под очками были полузакрыты и смотрели мимо нас. Когда брат начал свой заученный монолог, старичок приподнял к нему большое оттопыренное ухо с седой щетиной, как у поросят. Он часто закивал круглой головой и заулыбался всем своим лицом, румяным, как яблоко. Потом зачмокал губами, как бы подготавливая рот для выхода слов. Готовился он долго, а потом, скрестив на груди руки, очень быстро заговорил.

– Ох-хо-хо, ребятки, подписывать я ничего не буду, – он даже сделал шаг назад и замотал головой. – Но поговорить мне с вами очень хочется, наболело, накипело и, как говорится, и тэ дэ. Проходите!

Он посторонился, пропуская нас в квартиру.

– Некогда нам болтать! – с холодной вежливостью сказал брат, заметивший, как и мы, что старичок пьяненький. – Пойдем.

Брат кивнул нам, и мы развернулись к выходу.

– Ребятки, я вас вином угощу своим, домашним! – окликнул нас старичок.