Бестиарий спального района

— Итак, Черепанов. — Она решительно пристукнула ладонью по столу. — Хоть ты уже и окончил школу, но специально для тебя — один урок. Помнишь, был такой предмет «Этика и психология семейной жизни»? Маргарита Юрьевна вела. Помнишь? Или прогуливал?

— Помню, — буркнул Славик.

В его памяти эта школьная дисциплина сохранилась скорее благодаря разочарованию. Он-то думал — про сиськи-письки расскажут. Но что могла поведать о сиськах-письках щуплая, кривоногая, очкастая, картавая историчка Маргарита Юрьевна? Так и получилось, она все больше за моральные принципы затирала.

— Если бы помнил, — ясновидящая покачала головой, — никогда бы так не поступил. Ведь втолковывала же тебе Маргарита Юрьевна: никогда не совершай по отношению к другим того, чего не желаешь по отношению к себе. Про категорический императив Канта тоже не помнишь?

Что-то мутное, вязкое, неимоверно скучное всплыло в памяти. Портрет. Мужик в парике.

— Так, — сказал Славик уклончиво.

— Так? — Ангелина Яковлевна укоризненно посмотрела ему в глаза. — А вот скажи, дружок, зачем ты Галине насвинячил? Зачем ей твой ребенок? Она ведь на аборт не согласна. И молодец, кстати. Только поднимать твоего, Черепанов, да-да, твоего ребенка — ей одной!

— А это не ваше дело, Ангелина Яковлевна, — выдавил Славик, не глядя на собеседницу.

— Ошибаешься, голубчик. И мое тоже. Имею право, а уж на каком основании — о том отчитываться перед тобой не стану. Тебе же вот что скажу. Галина мне никто, и мать ее, Алла Валентиновна, тоже. Соседки по дому. Более того, мне вообще людей не жалко. Но должен быть по-ря-док! И спра-вед-ли-вость! Так-то, Черепанов. Справедливость и порядок. Галина, что и говори, дура. Как можно было такому, прости меня, олуху поверить? Вот в глупости она и виновата. И Алла, мать ее, виновата — что дуру воспитала, что недосмотрела. Такова их вина. Но не больше. Чтобы им всю жизнь покалечило — это несправедливо. Ты меня слушаешь, Черепанов?

Славик осторожно кивнул. Михалыч при этом покачнулся на стуле и чуть не упал.

— Да держи же ты его! — раздраженно прикрикнула Ангелина. — Теперь о порядке. Вот ты! Ты, Черепанов! Я всех своих учеников помню, и тебя помню, учился ты плохо, ленив был, но особенной подлости я в тебе не замечала. А теперь ты кем стал? Я тебе скажу: кукухом. Да-да, кукухом. Подбросил — и бежать.

— Наше дело не рожать… — пробормотал Славик.

— Чтобы я больше не слышала этой чепухи! — оборвала его женщина. — Ты Галине детеныша подбросил, и трава не расти! И другим будешь так же подбрасывать! У-у, живучая ваша порода, кукушачья! Ничем не вытравишь!

Она подняла сжатые в кулаки руки, потрясла ими.

— Да я… — промямлил Славик, — я и не думал… Чего вы…

— Все вы такие! Все вы не думаете! Пока вас самих не трахнут да не оставят с неподъемным грузом!

— Да как это «трахнут»? — удивился Славик. — Я же…

— Найдутся охотники, — усмехнулась в ответ Ангелина. — Уж не сомневайся. Ну и скажи мне, Черепанов, хорошо бы тебе было в таком случае? В глаза мне смотри! В глаза!

Славик снова почувствовал себя пятиклассником. Мучительно покраснев, он промычал:

— Н-нет.

— То-то же! — кивнула учительница. — Потому что непорядок, когда ответственность за вину не падает на виновного. Непорядок, когда виноваты трое или даже целый класс, а наказаны все, кроме одного. — Она посмотрела на кулем сидящего на стуле Михалыча и уточнила: — Кроме двоих. Ладно, посмотрим…

— Ангелина Яковлевна! — проникновенно сказал Славик, прижимая руку к сердцу. — Чего вы хотите? Чтобы они, — он мотнул головой, — меня в тюрьму посадили? За изнасилование?

— Дурак, — вздохнула ясновидящая. — Перед тобой выбор. Ну, насколько я понимаю, жениться ты не хочешь…

— Нет! — в ужасе крикнул Славик.

— Я так и думала, — произнесла Ангелина. — Не могу настаивать… Следовательно, выбор перед тобой следующий. Либо ты будешь по-человечески работать и материально помогать Галине. До совершеннолетия ребенка. Которого ты признаешь своим и с которым… не знаю, хоть в футбол ваш дурацкий гоняй раз в неделю. Ну, конечно, если Галину кто-нибудь замуж возьмет, ты свободен… Да, работу найти я тебе помогу. Но уж и следить стану! Либо…

— Что «либо»? — тусклым голосом спросил Славик.

Попал, стучало в голове. Попал, попал, попал! До совершеннолетия… Это сколько — шестнадцать? Восемнадцать? Или сейчас в четырнадцать паспорт дают? Блин, все равно полжизни…

— Либо я и тебя, и твоего знакомого прокляну.

— А вдруг я… — начал было он.

— Даже не думай, — резко сказала Ангелина. — Ты меня ни сейчас не обманешь, ни после. Сейчас скажешь «да» — я увижу, если соврешь. И проклятие вступит в силу. Завтра придешь ко мне, помогу с работой, но помни: коли врать начнешь — пеняй на себя, Черепанов. Проклятие будет висеть над тобой и придет в действие немедленно.

Славик вдруг осмелел, даже сам себе удивился. От отчаяния, наверное, отвага появилась.

— Да что вы чушь несете? — воскликнул он. — Какие проклятия? Вы же современная женщина, Ангелина Яковлевна! Всю жизнь детей учили!

Она усмехнулась:

— Не всю, — и поторопила: — Время идет, решай. Да или нет?