Этого оказалось недостаточно. Минус, горя жаждой мести, не стала заморачиваться такой ерундой, как сапоги и куртка, и прямо босиком и в белой рубахе выскочила на улицу, тигриным прыжком сбивая программиста с ног и от души впечатывая головой в сугроб.
— Ой, висеть-висе-еть на ве-то-оч-ке… — с притворным сочувствием пропела она. — Карпатик, солнце, ты же по лесу гулял? Где тут липка ближайшая? Егору скажем, что ты уехал…
Ксенобайт судорожно сглотнул. Перспектива быть повешенным на весёленькой подарочной ленточке из-за собственного языка его совершенно не прельщала.
— Минус? — неуверенно начал он. — Ты же не станешь душить старого друга? С кем же ты будешь подлянки устраивать, кому кофе носить?
— Плюс, — моментально ответила та. — Тем более, она теперь знает.
— А меня, значит, в расход? — возмутился программист. — Ты, Копия, охамела вконец, скажу я тебе! То вечный должник, то придушить пытаешься. Определись уж!
— А если выберу придушить? — практично осведомилась Минус, однако немного усовестилась и слезла с парня, позволив ему выбраться из сугроба. — Ладно, живи, нечисть, — махнула рукой она и поспешно запрыгнула на крыльцо, отряхивая босые ноги от снега, — но если ещё раз мою резинку сопрёшь — точно придушу, — пригрозила напоследок девушка и скрылась в избе.
Ксенобайт с облегчением выдохнул. У него был, конечно, вариант просто скинуть разозлённую девушку в сугроб и подождать, пока она остынет или запросит пощады, но вот быть придушенным во сне уж очень не хотелось. К тому же, Минус вполне могла, мило похлопав глазками и показав чуть поцарапанный палец, выяснить местоположение аптечки Егора. Из содержимого же обычнейшей, даже самой скудной аптечки сам Ксенобайт мог навертеть неплохую адскую смесь и в способности Минус устроить подобное отчего-то не сомневался.
Теперь же программист чувствовал себя вне опасности: вспыльчивая Минус так же быстро отходила и, если не упиралась рогом в принципы, вполне могла забыть о происшествии минут через пятнадцать-двадцать. А значит, через полчаса на улице Ксенобайт мог снова гонять её за кофе, не боясь возмездия в виде петли на шее.
— Это ты чего делаешь, мила дочь? — полюбопытствовал Егор, глядя, как сидящая на полу Минус, мурлыкая песенку, смешивает в плошке белые порошки, разводит из водой и капает туда немного из бутыли с самогоном.
— А?! — девушка, видимо, полностью погрузившаяся в собственные мысли, испуганно дёрнулась, чуть не опрокинув содержимое плошки на себя. — А, это вы, Егор. Грунт для холста развожу: грунтованный везти неудобно, а сухой и места немного занимает, и не тяжёлый. Да и сохнет довольно быстро… — последнюю фразу девушка уже невнятно пробормотала, снова уходя мыслями куда-то далеко.
Егор, хмыкнув, уже собирался уходить, как вдруг Минус, замолчав, вскинула голову и буквально вцепилась в него взглядом. Лесничий нервно замер, буквально физически ощущая незримую верёвку, удерживавшую его на месте и не позволявшую изменить даже выражение лица. Пара секунд, и Минус уже опустила голову, снова мурлыкая, и меланхолично принялась промазывать кусок ткани, натянутый на деревянную рамку, сколоченную из аккуратно оструганных досок лично им, Егором.
Не выдержав, лесничий прислушался к словам и недоумённо помотал головой: из понятных по отдельности слов складывалась какая-то нелепица. Минус вдруг оборвала песенку на полуслове, зачем-то лизнула кисточку с получившейся смесью и снова замурлыкала, но уже с самого начала:
— Есть на свете безумное место,
— Его, может быть, правда, и нет —
Где любой, самый мудрый учёный
Смысл не сможет найти во сто лет.
Исполин Брандашмыг рымлит в роще,
И трясётся от грохота степь:
То шагает свирявый и мрозный
Бармаглот — это местный злодей.
Снарк и Буджум сцепилися в драке,
Разнимают их лев и дракон.
И свалился тут снова Шалтай со стены,
И затылок вновь чешет Ньютон.
Если на спину лечь, летит яблоко вбок:
Целый мир у тебя под ногами.
А на голову встанешь — и вовсе есть шанс
Усвистать в небеса с потрохами.
Если шахмат ты пешку в ладони зажмёшь,
Сразу к зеркалу ты подойди.
У тебя же фигурка-то в правой руке,
А там — в левой! Ну ты погляди!
Но однако такая ещё есть замысль:
Если в зеркало смело нырнуть,
Будешь пешку держать снова в правой руке.
Мысль свою ты сумей изогнуть!
Молоко зазеркальное трогать не смей
И не гладь зазеркальную кошку:
Разбухрымится мир на сто тысяч частей
И потом не сберётся в лукошко.
Несущественна правильность форм, и, поверь,
Голос устриц и сладок, и лжив.
Никогда, никогда ты безумцам не верь,
Хоть и сам теперь один из них.
Не безумен? Очнись. Ведь здесь ты и здесь я,
В Зазеркалье ведь все мы безумцы.
И хоть мы всех умнее, но, чтоб нас понять,
Нужно знать, как смотреть и как слушать.
Целый мир полон странных и диких чудес,
Математика с физикой в танце сплелись.
Мы в безумное зеркало прыгнем с тобой,
Полетим по спирали к безумию вниз.
Здесь огрохотный мир парадоксов,
Превращаются горы в моря.
Всё возможно в Зазеркалье,
Так вперёд же, друзья!
Холст был тщательно загрунтован к последнему слову песенки, и гордая собой Минус с хрустом потянулась, отставляя рамку.