Бетагемот

– Шутишь, что ли? В движении всегда была сильная текучка. И никто не отказывается от шанса установить контакт с китами. Для них это настоящее приключение. – Настенный экран, мерцая, разделяется надвое. Одна сторона по-прежнему показывает залив, вновь закрытый для посещений; на другой идет трансляция с запасного резервуара океанариума. Там молодой самец косатки тыкается носом в периметр.

Финч поднимает бокал; сначала за матриарха на экране:

– За ваши деликатесы.

Потом за матриарха в офисе:

– И за наши.

Потом поворачивается к изображению из резервуара. Кит смотрит на него глазами, похожими на большие черные камешки.

– Добро пожаловать в Океанариум, – говорит Финч.

Характерный свист проходит через звуковую систему:

– Меня зовут… – отвечает громкоговоритель. Через секунду начинает мерцать сигнал «Нет английского эквивалента».

– Какое прекрасное имя, – замечает Финч. – Но почему бы не дать тебе новое, особенное? Я думаю, мы будем звать тебя… Шаму.

– Приключение, – отвечает Шаму. – Праматерь говорит это место приключение. Слишком маленькое. Я тут надолго?

Боб Финч украдкой смотрит на Анну-Мари Хэмилтон.

Та украдкой смотрит на него.

– Ненадолго, внук, – чужеродный голос идет из холодных далеких вод пролива Хуан де Фука. – Совсем ненадолго.

Непогрешимая

Деспотизм может быть единственной организационной альтернативой той политической структуре, которую мы сейчас наблюдаем

Джеймс Бьюкенен, 1975

Вот когда Малика Ридман впервые понимает, насколько все не так. В тот момент, когда полицейский в аэропорту не стал ей угрожать.

Ее не обеспокоило еле уловимое ощущение разрыва над Тихим океаном. Или странное отсутствие стюардесс во время посадки, или тот невероятный факт, что она смогла посмотреть весь захватывающий финал «Моего обеда с Андре» и заранее записанный голос не прервал трансляцию, напоминая о столиках и креслах в вертикальном положении. Не взволновала даже странная картина, открывшаяся на подлете: похожая на анаконду линия огней на земле, то, как крохотные машинки образовывали целые составы, а те смешивались и переплетались, ни разу не столкнувшись. И этот небоскреб на востоке, чей фасад словно извивался от мерцающе-черных конвульсий, как будто его стены сожрал ковер из жуков. Даже уличное освещение, крохотные яркие перекрестки Сан-Франциско: почему-то они казались и белее, и ярче, чем неделю назад. Другой заход на посадку. Игра света. Стрит-арт инсталляции.

Даже когда ANA008 коснулся земли, затормозил и остановился в конце полосы, Малика не придала этому значения. Может, другой самолет все еще занимает гейт. Хотя об этом, наверное, предупредили бы.

Только когда к ней подходит мужчина в странной униформе и слегка наклоняется, так, чтобы под полой пиджака был виден пистолет; когда он говорит:

– Доктор Малика Ридман? Не могли бы вы пройти со мной?

Тут-то ее и накрывает.

В его голосе нет угрозы. Он явно не ищет повода для конфликта (конечно, Малика не дура, и не дала бы ему причины – хотя, с другой стороны, ничто им не мешает сочинить какую-нибудь чушь постфактум). В его голосе даже нет приказного тона, он скорее… просит.

– Это очень важно, – добавляет мужчина.

Кажется, он нервничает. Или даже слегка испуган.

– А в чем дело? У меня какие-то проблемы?

– Нет, ничего подобного, – полицейский аэропорта – или кто уж он там – качает головой. – У нас тут, э-э, пациент, и ему нужна помощь.

А, кто-то заметил, что она «доктор медицины», и сделал неверные выводы.

– Я не практикую. Я – вычислительный психиатр. С 2012 года занимаюсь только исследованиями. – Но любопытство берет верх. – А какого рода пациент?

– Честно сказать, я больше ничего не знаю, доктор Ридман. Прошу вас.

Она окидывает взглядом салон самолета – все старательно смотрят вниз, голоса затихли – и расстегивает ремень безопасности.

– Для белого паренька с пушкой вы чрезвычайно вежливы, – бормочет она. – Неужели Сопротивление наконец добилось успеха?

Он сглатывает:

– Какое?

* * *

Малика понятия не имеет, куда ее везут: в автомобиле нет водителя и окон, чтобы испортить сюрприз, поговорить не с кем. Ее похититель лишь развел руками, улыбнулся, извиняясь, и пообещал, что кто-нибудь ей скоро все объяснит. Спустя полчаса она сидит в комнате – опять без окон – в которой все стены, потолок и пол устланы мелкой медной сеткой. Сверху льется мягкий пастельный свет прямо на двух людей в одинаковых зеленых блейзерах без каких-либо знаков отличия или бирок с именами. Нервный полицейский представляет их, как Тэми и Джорджа, после чего ретируется.

Тэми и Джордж слишком много улыбаются. Они не называют своих фамилий, а Малика их не спрашивает. Тэми и Джордж. Прекрасно. Прямо как в каком-нибудь позабытом ситкоме из 80-х.