Бетагемот

– У естественного отбора нет предвидения. Его заботит только то, что работает сейчас. Именно поэтому мы по большому счету думаем только об одном. О мгновенном вознаграждении. Больше сахара, больше секса, больше потребления. Наше нутро не верит в последствия. С его точки зрения будущего просто не существует.

– Но люди всегда смотрят в будущее, – возражает Тэми.

– Разумеется, смотрят. Но никогда ничего не делают, если им это чего-то стоит здесь и сейчас. Дай обществу выбор между дискомфортом в настоящем и катастрофой через десять лет, и оно всегда будет выбирать катастрофу. Потому что та произойдет только через десять лет. И кто-нибудь что-нибудь придумает. Потому что «зеленые» правят миром, и все это обман. Неокортекс говорит, что мы обречены; мозговой ствол не дает нам в это поверить. И потому мы здесь.

– Может, мы бы поверили, если бы люди постоянно не лгали, пока не стало слишком поздно. – Опять эта жесткость в голосе. Опять обвинение.

У Малики заканчивается терпение:

– Девочка, я только что выяснила, что мой рейс задержался на двадцать лет. С таким везением я, скорее всего, выясню, что мой багаж все это время пылился в Сэдбери. Так что прости меня, но я сейчас не в настроении отвечать за все свое поколение.

– Я тоже там была, – парирует Тэми.

– Ты была ребенком. Тогда ты как раз жрала пирожные.

– Но я помню. Стоило кому-то поднять тревогу, тролли и боты сразу его забалтывали. Каждый, кого выбирали за обещание хоть что-то изменить, оказывался на зарплате у людей, которых все устраивало как есть.

– Правильно. Вини один процент. Приятно, что некоторые вещи остаются неизменными. – Малика с отвращением качает головой. – Ты действительно считаешь, что, если бы кто-то вдруг убрал всех плутократов, все люди на Земле срочно запели бы «Кумбайя» и начали вплетать себе цветочки в волосы?

– Нет, но…

– Проблема никогда не была в том, что несколько плутократов захапали себе много богатств. Проблема в том, что дай шанс, и мы все станем плутократами. Мы все заточены под бесконечную жадность. Однопроцентники просто оказались лучше прочих в этом деле.

– Мать Тереза, – говорит Тэми.

– О, ты ее тоже помнишь, да? Монахиню, которая сотрудничала с латиноамериканскими отрядами смерти, имела связи с организованной преступностью и отрицала болеутоляющие средства для умирающих пациентов в хосписе, так как страдание праведно? Ты за такую ниточку хочешь дернуть?

– Тогда миссионеры в целом. Соцработники. Альтруисты. Можете говорить что угодно про их веру, но они не были «заточены под бесконечную жадность». Они принесли в жертву свой кратковременный комфорт ради помощи другим.

– Верно. Ведь никто из них не ждал большой награды в конце пути. Потому что твоя мать Тереза, разумеется, занималась бы добрыми делами, даже если бы Иисус сказал «Поступайте так, как с вами поступали бы люди, подставьте другую щеку, блаженны те, кого казнили за правое дело», но в финале каждый все равно бы отправлялся в Ад.

– Я хочу сказать, что они не хотели немедленного вознаграждения. Они видели долгосрочную перспективу.

– А что, если в этом кроется нечто большее? – ввязывается в спор Джордж.

Малика смотрит на него.

– Что, если мать Тереза не просто добивалась долгосрочной цели? Что если она подсела на эту бесконечную боль и нищету, что, если страдание ради награды в будущем… что, если это было также хорошо, как поесть мороженого или засесть в лучшем, самом топовом виаре анального секса со всеми наворотами?

Малика чувствует, как у нее начинает пульсировать жилка на шее.

– Ты хочешь сказать… – она говорит абсолютно спокойно. – Ты говоришь, что мать Тереза была мазохисткой.

– Необязательно в сексуальном смысле. Оргазм, шоколад, религиозный экстаз – по сути все это лишь дофамин. И вам об этом известно гораздо больше, чем нам, доктор Ридман.

«Они знают».

– Интересная гипотеза, – осторожно произносит она.

– О, это больше, чем гипотеза, – ухмыляется Джордж. – Оно выиграло XPRIZE.

– А я думала, их больше нет.

– Нет. Компания обанкротилась, когда мир переключился на экономику лесных пожаров…

«…я даже не в курсе, о чем ты сейчас говоришь…»

– …но она ушла, громко хлопнув дверью. Этот последний XPRIZE изменил все.

Тэми вновь возвращает себе дирижерскую палочку:

– Они сказали: забудьте о технологических заплатках, из-за которых мы все равно постоянно упираемся в кирпичную стену. Мы должны снести саму стену.

– Эта стена – сама человеческая природа, – замечает Малика.

– Вот те на! – восклицает Тэми. – Кажется, до нее дошло.

* * *

– Вам известна лучшая метафора человеческого состояния? – спрашивает Тэми.

Малика пытается припомнить программу по английской литературе 11 класса:

– Сапог, топчущий лицо человека. Вы о чем?

Тэми качает головой:

– Нет, это человеческая нога. На краю ямы с углями.

Малика поднимает бровь.