Бьется пульс Конго

Нелегка жизнь в джунглях.

Мы вспомнили сорок восьмой километр, где вместо дороги образовался большой пруд. Пришлось прорубать объезд сквозь чащу первобытного леса.

— Я мобилизовал тогда триста человек, — сказал инспектор. — На третий день они сложили топоры: «Где деньги, отец?» А у меня ни гроша. Правда, в Стэнливиле стояло несколько моих бульдозеров, но что здесь машина? Только человек может одолеть джунгли. Вы помните эту историю?

— Еще бы! Я ехал по этой просеке, как танцует балерина. Два дорожных смотрителя непрерывно подкладывали под колеса бамбуковые маты, иначе я утонул бы в грязи. Объезд длиною сто пятьдесят метров потребовал получаса. Мировой рекорд в черепашьем беге.

— Я на коленях умолял ребят, — продолжал инспектор, — они же отправились в окружное управление и грозили выбить стекла. Маяна рвал на себе несуществующие волосы, однако выплатил все, что нашел В кассе. Там было не слишком много.

«Ухуру, — сказали парни, — это, конечно, очень хорошо, но без денег на кой леший она нам сдалась?» Инспектор вздохнул, затем расхохотался.

— Ребята ведь правы! Раньше их водили за нос белые, а теперь свои же наобещали с три короба, а толку чуть.

На пути в Бута была еще одна вынужденная остановка. Громадное дерево легло поперек дороги. Перед ним стояло уже три машины. Несколько африканцев изо всех сил рубили и пилили ствол. Подобного усердия я еще не наблюдал и спросил одного, откуда такая прыть. Оказывается, им обещали, что если они за час освободят дорогу, то каждый получит двести франков. Не колеблясь, я тут же внес свою долю. Это был единственный способ освободить дорогу.

Такое со мной уже однажды было. Я ехал в Кванго по саванне, где приходится преодолеть километров пятьдесят песков, прежде чем попадешь на бетонку. Мы прочно завязли в глубокой песчаной выбоине, а тут быстро спустилась тьма, пришлось ночевать под открытым небом. Ночь была не холодная, но вдали слышалось рычание льва, и мы были рады, когда наступило утро. Вскоре поблизости раздался собачий лай. Деревня? Мы нашли ее, пройдя пешком около километра. Два десятка людей вытащили нас из песчаной ямы. Их сочувствие было неотъемлемой частью Африки. Самое меньшее, что я мог сделать, — это дать по двести франков каждому; не такое уж большое вознаграждение за огромные усилия, но если бы мы в Леопольдвиль летели, дорога обошлась бы гораздо дешевле. Зато тогда мы не пережили бы ничего подобного.

Даже сейчас я с содроганием вспоминаю ямы и выбоины по дороге в Бута, скольжение, качание, ныряние в потопото… Где еще можно проделать такой слалом между невидимыми шестами, воткнутыми в землю!

Мы закончили его успешно. Я оперировал водителя грузовика, который перевернулся с машиной в потопото. У него был тяжелый перелом бедра.

По-моему, слалом по латериту следует включить во все международные ралли.

ПЛАНТАТОР НЕ ПОНИМАЕТ

«Быть в Африке и не побывать на плантациях, все равно что осматривать Рим без Форума».

С этим афоризмом нельзя не согласиться, и мы приняли приглашение господина К-, которого я недавно оперировал.

Нам не пришлось об этом пожалеть.

Владения господина К. занимали немногим более тысячи гектаров. «Не очень большая плантация», — обычно говорил он. Скромный человек! Прибитая к пальме деревянная дощечка гласила: «Плантация К. Частная собственность».

Миновав ручей, мы въехали в легендарное царство латифундий. Здесь все было частной собственностью: дороги и тропинки, земля и деревья, дома и стада. Только воздух оставался еще свободным. И конголезцы. А может быть, тоже нет? Через несколько километров мы остановились у большого дома в красивом розовом саду. Розы были везде — на стенах дома, на крыше. В саду росли также дынные и апельсиновые деревья и бананы. Хозяин встретил нас очень сердечно, познакомил с женой и детьми. Все выглядело весьма дружественно. За обедом завязался общий разговор, уже менее дружественный. Хозяин жаловался на ненадежность слуг и рабочих, на большие налоги и низкие цены на его продукцию. Мы вежливо слушали. Затем он предложил показать нам свое «государство». Мы ехали в его собственной машине по его собственным дорогам, и он с гордостью показывал нам свои собственные посадки кофе.

— Посмотрите, — сказал он, — как джунгли поглощают плантацию. А ведь это все посадки кофе прекрасного сорта — «арабика».

Действительно, плантация зарастала, это бросалось в глаза.

— Почему? — спросила моя жена.

— Рабочие требуют повышения зарплаты, а я не в состоянии платить больше. Ставки, введенные правительством, и так достаточно высокие.

— Сколько они составляют?

— Два с половиной франка в час.

Это примерно два американских цента. Четырнадцать центов в день.

— Они, наверно, часто бастуют?

— Нет, просто уходят. С сезонными рабочими — это, главным образом, женщины — мы заключаем договор на сезон. Больше они не приходят, и мы не можем его возобновить.

— У вас гниет кофе, — вдруг воскликнула моя жена и показала на сантиметровый слой преющих на земле кофейных зерен. — Я повысила бы рабочим зарплату.

Плантатор пожал плечами.