Без черемухи

   -- Какой там трамвай, туша какая-то едет, лошадь прямо из сил выбивается, стронуть не может.

   -- Какая туша?

   -- Да седок очень тяжелый.

   -- Ах, сволочи!

   -- Эй, дядя, что ж ты угорел? -- сказал, подойдя, милиционер.

   -- А что?

   -- "А что?" -- сажаешь-то таких по этакой дороге.

   -- А что ж мне с голоду, что ли, подохнуть, когда на меня все такие наваливаются, уж другого нынче такого везу. Вот жизнь-то окаянная!..

   -- Окаянная... а ты по себе бы дерево рубил. Видишь, какая дорога, а наваливаешь сверх меры. Вот штрафовать вас, сукиных детей, за истязательство животных.

   -- Что ж мне весы, что ли, с собой возить? -- сказал угрюмо извозчик.

   -- Весы... а на глаз-то прикинуть не можешь? Ведь из него три человека выйдет. Движение-то вот остановил все. Ну? Чего моргаешь-то?

   -- Я тут ни при чем, с седока спрашивайте.

   -- С седока... Пешком-то не могли оба пройти?

   -- А кто ж со мной поедет-то, если я буду всех пешком приглашать. Эй, мол, дядя, не хочешь за рублевку до Страстного рядом с санями пройтись? Выдумывать-то мастера. Вы б вот лучше не велели дворникам до мостовой скалывать.

   -- Они поступают на основании распоряжения, а ты должен сообразоваться, таких чертей не возить.

   -- Вот черт-то: сел посередке и запрудил все,-- говорили сзади.

   Около саней с толстым человеком собралась толпа. Все стояли в кружок и смотрели на него, как смотрят на вагон, сошедший с рельс.

   -- Где ж ему по камням ездить. Для него особую дорогу насыпать надо.

   -- Ты бы снежку-то под него подсыпал,-- крикнул кто-то дворнику,-- ведь все равно стоишь, ничего не делаешь.

   -- Тут подсыплешь, а дальше опять камни. Что ж, я за ним по всей Москве с лопаткой и буду бегать?

   -- Таких на вес бы принимать. Да норму определить: как против нее пуд лишнего, так вдвое драть. А то ежели их по головке гладить, они так расплодятся, что все движение в городе остановят. Вишь, вон, сколько народу ждет, а он сидит, как будто не его дело,-- говорили кругом.-- У, сволочь... Прямо все сердце переворачивается.

   -- Э, ну тебя к свиньям,-- сказал толстый человек, вылез из саней и, сунув извозчику рублевку, пошел пешком.

   Лошадь сразу тронулась. Движение возобновилось.

   -- Вот все дело и было в нем, а дворники тут ни при чем,-- сказал милиционер.

   -- Что это тут было-то,-- спрашивали задние, поравнявшись с толпой, которая все еще стояла и смотрела вслед толстому человеку.

   -- Что было... вон черт пошел! Как сел поперек дороги, так и запрудил все.

   -- По такой дороге всех людей на зиму взвешивать бы надо. Как больше, скажем, пяти пудов, так из Москвы к чертовой матери.

ЗАГАДКА

   В пригородной слободе был праздник, и народ толпился на улице.

   Вдруг кто-то закричал:

   -- Глядите, что делается-то!

   Все бросились к крайнему сараю и увидели, что на лугу, около лесочка, с остервенением возятся два человека. Они то падали, то вскакивали на ноги и били друг друга, причем один кричал, а другой бил молча. Видимо, один нападал на другого.

   -- Что за притча? -- сказал кто-то,-- кто бы это мог быть?

   -- Один, кажись, наш, Андрон Евстигнеев как будто.

   -- Да, похоже. Он, он, так и есть. Его шапка. Вон сшиб и шапку,-- крикнула молодка в розовой кофте.

   -- Подрались, знать, за что-то.

   -- Пойтить разнять, что ли?

   -- Сами справятся, что ж лезть-то, может, он его за дело учит.

   -- Ежели это Андрон, то должно за дело, он чтой-то вчерась свеклу продавал, да, кажись, гнилой навалил.

   -- Вот народ-то пошел,-- сказала старушка в беленьком платочке, тоже смотревшая на дерущихся,-- из-за свеклы грех на душу берет да еще по горбу попало, а там, глядишь, морду раскровянит.

   -- Морду-то ничего, а вот как двух ребер недосчитаешься, это дело хуже. Погляди, пожалуйста, как лупит! -- отозвался пожилой мужичок, присаживаясь на бревно и закуривая папироску.

   -- У нас в прошлом годе так-то подрались двое на кулачки, так у одного все передние зубы и вылетели, у другого почки отбиты. Так до сих пор согнувшись ходит. Семена Стрежнего сын.

   -- Знаем, рыженький такой.

   -- А то иной раз без глаза остаются, тоже хорошего мало.

   -- Ребятишки уж полетели.

   -- Это им первое удовольствие.

   -- Ведь убьет мужика, посмотри, пожалуйста, к березе его прижал!

   -- А что ж, и убьет. Нешто долго до греха? Человек же, когда озвереет, так себя не помнит,-- сказал пожилой мужик, сидевший на бревне,-- в прошедшем году как-то у нас двое в Семеновке подрались; ну, их розняли, когда уж увидели, что у одного глаз выбит. Так он с выбитым глазом еще догонять бросился того, да в обиде потом на всех, что розняли их. Он бы, видишь ли, ему показал, как глаз выбивать. А сам же кричал, народ созвал, вот не хуже этого... Вишь орет... словно поросенка режут.

   -- Кажись, это Андрон. Ну, значит, за дело учит.

   Побежавшие на место происшествия ребятишки пробежали уже половину расстояния; один из них споткнулся на кочку и растянулся во весь рост, потом вскочил и опять побежал.

   -- Вот кто любит на драку-то смотреть, морду кровь себе разобьет, и уж добежит посмотреть!

   -- Сам, небось, сидишь, смотришь. А если б ноги были молодые, еще, глядишь, тоже побежал бы.

   -- Мне и отседова хорошо видно.