Без дорог

— Мне трудно собраться с мыслями, я потерял счет времени. Попытаюсь все же рассказать по порядку. Мне очень захотелось прожить у оленеводов несколько дней. Старший пастух обещал подвести меня к устью Юр-Яги. Ларга-Яги я так и не видел. Вечером к старшему пастуху в гости пришли другие пастухи и подпаски. Меня вдоволь накормили олениной. За многие дни я впервые был сыт и после беседы о далекой Москве и еще многом другом крепко заснул.

Утром проснулся от необычного шума и сразу вскочил на ноги. Чум надо мной разбирали. Сквозь оставшиеся жерди я увидел движущуюся серую массу стада. Олени безудержно устремились лавиной на северо-запад. Упряжку оленей с нартами пастухи едва сдерживали на месте — упряжка, точно из страха перед неведомой опасностью, рвалась вдаль за всем стадом. Я понял, что случилось несчастье и может быть буду полезен? Как только последние жерди были привязаны к нартам, я не мешкая, вскочил с пастухом наверх.

Наша упряжка с грузом бежала не так быстро, как стадо. Постепенно отставая, мы все же упорно следовали за ним, удаляясь в противоположную сторону от Кома-вош и Юр-Яги. Я увлекся погоней за стадом и только к вечеру понял, что совершил ужасную глупость.

Олени бежали быстро и расстояние между мною и устьем Юр-Яги все увеличивалось.

Погоню прекратили поздно вечером. Уже в темноте, не расставляя чума, на ходырее[25] разожгли костер. Меня снова вдоволь накормили, правда за плату, вареной олениной, и спать мы легли под открытым небом на оленьих шкурах. Хлеба и сухарей у пастухов не было, припасы остались где-то на других нартах. Собаки убежали за стадом. А ночью, сквозь сон, я услышал отдаленный волчий вой. На верное, оленей преследовала стая голодных волков.

Проснулся я поздно, когда рассвело, и увидел, что остался один с нартами, груженными чумом. Пастуха и оленей не было. Около заглохшего костра лежало мое ружье и на сухих ветках полярной березки большой кусок вареной оленины. Пастух, видно, торопился за стадом, решив догнать его налегке, он бросил чум и оставил меня одного.

Нам явно было не по пути, и я оказался обузой. Всматриваясь в ту сторону, куда вчера убегало оленье стадо, я не мог разглядеть ничего: всюду была пустынная, белесая от ягеля тундра. Я не надеялся на скорое возвращение оленеводов за санями — стадо могло бежать несколько дней. Времени терять было нельзя, и я решил один пробираться прямо к устью Юр-Яги. Я подумал, что Кома-вош все, наверное, уже проплыли. Но я все же подождал оленеводов часа три.

Голос Семы ослаб, во рту у него пересохло. Он передохнул и продолжал после новой порции чая.

— Да… Оленье стадо догнать не легко и кто знает, где и когда оно будет задержано. За оставленным скарбом могли приехать и неделю, и две спустя. Ждать было бессмысленно, тем более что оленины у меня оставалось всего на несколько дней.

Разрезая на куски и складывая в вещевой мешок вареную мочалистую оленину, я думал о том, где я нахожусь и куда идти? По расчетам выходило так, что я оказался на равных расстояниях от устья Юр-Яги и Кома-вош, но отряд, наверное, проплыл и мне оставался один путь — на устье Юр-Яги. Там должны были меня ждать. В развилке двух рек я не мог заблудиться и при любых условиях должен был выйти: либо на Лаю, либо на Юр-Ягу.

Осмотревшись в последний раз кругом, я выбрал по компасу направление и тронулся в путь. Погода благоприятствовала. Ветер дул с севера, почти в спину, и помогал взбираться на невысокие бугры, с которых горизонт сразу расширялся, уходя в синеватые дали. Низкие облака, между которыми проглядывало осеннее небо и холодное солнце, быстро летели на юг. На полярной березке кое-где бурела уцелевшая от ветра листва и резко бросалась в глаза на фоне бледно-зеленого ягеля. С приземистых берез, с тонкими перевитыми стволами, листва давно опала и приятно шуршала под ногами на ходы-реях. Мне думалось, что если потороплюсь, через день-два буду в устье Юр-Яги и встречусь с отрядом. Мясо я ел второпях, на ходу, запивая из ерсеев[26] холодной, как лед, водой.

Все было хорошо первые два дня, пока я двигался в одном направлении по сухой пятнистой лишайниковой тундре. К вечеру второго дня почувствовал, что ошибся в расстоянии и, осмотревшись кругом, решил приберечь последний кусок мяса. Идти на юго-восток по выбранному направлению становилось все трудней. Сухие возвышенные ходыреи встречались реже и реже. Мне приходилось огибать длинные, извилистые ерсеи и глубокие, заросшие ярко-зеленым сфагновым мхом[27] западины между буграми и грядами. В вершинках мелких ручьев я не раз пересекал небольшие болотца с кочками и сухой осокой. Стоя и балансируя на кочке и выбирая место, где можно поставить ногу на твердую точку, я часто проваливался по пояс в холодную и студенистую массу из смеси перегнивших остатков мхов и едва оттаившей сверху мерзлоты. Холода и заморозки начались давно. Мокрые ноги вечером и сырая обувь утром мне стали не в диковинку. Не мешкая вечером у костра, я привык сразу ложиться спать, а по утру, не разжигая огня, быстро шагать под ветром, согреваясь и обсыхая на ходу.