Без дорог

Рассвет дождливого серого утра застал меня уже в пути. Я старался идти как можно быстрей, и ветер мне по-прежнему помогал, дуя в спину. Не задерживаясь, на ходу, я пытался возможно дольше продлить удовольствие и клал в рот маленькие кусочки от обычной порции шоколада. Но они так быстро таяли во рту! Прошло не больше пяти часов, и наконец изодранный и насквозь мокрый, я вышел к знакомой и долгожданной Юр-Яге. Пространство было покорено. Но время?! Наверно, я опоздал…

Я не стал переходить реку вброд и отправился левым берегом вниз по течению. До устья оставалось всего пять-шесть километров. Но силы иссякали с каждой минутой. Ноги путались в высокой траве. Рваные ватные брюки не грели. Чуть не сбивая с ног, ветер проникал во все дыры, и я замерзал. Я не шел, а плелся, часто садился.

В одну из таких передышек мне страшно захотелось курить и тут я обнаружил, что из восемнадцати заряженных порохом гильз осталось две и обе заряжены пулями. Капсюль в запасе оставалось около десятка. О закурке не приходилось и думать. Надо было во что бы то ни стало идти, тащиться, ползти на четвереньках — двигаться всеми способами, чтобы не замерзнуть! Но сил уже почти не было. Иногда мне хотелось вскарабкаться на косогор, разложить большой костер и ждать. Ждать, что меня начнут искать, и дым привлечет внимание. Я чувствовал, что близка Лая, а там не может не быть людей наших или других.

Сема вдруг замолчал. Уголки губ растянулись в кривую улыбку, плечи дрогнули, он задышал шумно, прерывисто и, скрывая волнение, отвернулся.

— Что же было дальше? — спросила Муся.

— Не дальше, а раньше, — тихо ответил, не глядя ей в глаза, Сема, — мне вспомнился «неприкосновенный запас». Когда-то я ел его тайком от других. А голодали мы все. Должно быть, я потерял доверие товарищей. Я боялся теперь, что они меня не будут ждать в устье Юр-Яги. Но я надеялся еще встретить каких-нибудь людей, с которыми можно сплавиться вниз на Печору. Я знал, что там меня при всех условиях с нетерпением ожидают. Отбросив мысль о костре, разжечь который было много труднее, чем двигаться, я поднимался и шел. Никогда не думал, что последние, считанные километры пути придется покорять так медленно и с таким ужасным трудом! Люди, люди! Где они?! Я на всем свете был один. И не шоколад поддерживал мои силы, а люди, от которых теперь зависела моя жизнь, они были «неприкосновенным запасом». Спасибо вам, Муся!

Сема не мог говорить и с трудом удержал рыдание. Прошло несколько минут тяжелого, напряженного молчания. Юноша оправился от нахлынувших чувств и продолжал.

— Последний день был каким-то кошмаром. Я перестал замечать окружающее, а в голове неотступно вертелось одно — идти вперед, идти любым способом! Двигаться! Двигаться хоть на четвереньках! То же неимоверное желание охватило меня позже в вязкой старице. Там мне казалось, что я иду по-прежнему, двигаюсь, но, оглянувшись, узнавал те же кусты совсем рядом со мной.

Однажды, присев, я услышал со стороны густой поросли ивняка всплески и тихое хлопанье крыльев. Птица или рыба? Надо попытаться добыть себе настоящий обед! — пронеслось у меня в голове и, прячась в кустах, я стал обходить старицу. Под крутым косогором кусты поредели, и я увидел на середине узенькой старицы одинокого чирка. Он тревожно поворачивал голову и тихонько махал ослабевшими крыльями, пытаясь подняться в воздух. Это меня удивило. Присмотревшись к чирку, я заметил, что хвост его погружен в воду глубже, чем грудь, и птица не может вытащить из воды своих лапок.

В одну из гильз я всыпал на место пули дробь и зарядил ружье. Чирок продолжал спокойно сидеть на воде. У меня было достаточно времени, чтобы выстрелить наверняка. Чирок! Какой обед! Но как только я прицелился, оперевшись ружьем на ветку сухого куста, сзади чирка мелькнуло что-то серебристо-белое и шлепнуло по воде. Чирок медленно и вяло захлопал крыльями и, вместо того чтобы взлететь, начал медленно удаляться от меня в другой конец старицы, подталкиваемый кем-то из воды сзади.

Любопытство взяло верх, и я не стал нажимать на спуск. Стараясь не шуметь, пригибаясь к земле, почти ползком, я подкрался к кустам, где притаился несчастный чирок. Оставив на берегу полевую сумку и заряженное ружье с патронташами, чтобы они не мешали мне пробираться в кустах на четвереньках, я с трудом приблизился к воде. В трех шагах от меня, под нависшими ветками ивняка, медленно шевелила плавниками огромная, чуть не в метр длиной щука. В ее разинутой пасти скрывались хвост и ноги чирка. Чирок мешал щуке быстро плыть, а та крепко держала его за хвост и ноги в воде, не давая взлететь.

Она заглатывала его, как удав, постепенно. И тогда я понял, что чирок и щука будут моими. Я заранее предвкушал наслаждение, с каким сварю и съем — сначала чирка, а щукой буду питаться еще несколько дней в устье Юр-Яги на Лае.