Без дорог

В темной воде заиленной старицы не было видно дна, берега были топкие, и я опасался увязнуть или с головой окунуться в холодную воду. Я боялся озябнуть до костей, у меня ведь мерзли пока только ноги выше колен, а туловище под ватником и кожанкой, влажное, как в компрессе, сохраняло тепло. И я нашел простой способ — кинул комок липкой грязи. Он упал позади щуки. Чирок хлопнул крылом, и щука почти вплотную приплыла к кустам.

Еще мгновение, и я, как ястреб, сделал рывок. Левая рука крепко схватила чирка за шею, а правая впилась в жабры щуки. Но рыба оказалась сильнее меня и чуть не вырвалась из моих ослабевших рук. Стараясь выкинуть ее на берег, я поскользнулся на мокрых ивовых прутьях и мои ноги съехали в приглубый[32], вязкий берег и с него в холодную воду. Ухнув в нее выше колен, я продолжал бороться со щукой, прижимая ее и чирка к груди.

А между тем ноги все глубже уходили в вязкое дно. За поднятые отвороты бахил потекла вода. Тяжелые, налитые водой бахилы тянули вниз, и вязкое дно не давало сделать к берегу ни шагу. Подняв над головой свою добычу, я из последних сил сделал рывок. Но ноги остались в воде.

В это время стемнело, и я осознал весь трагизм свое-, го положения. Чем я был лучше того чирка, который торчал из щучьей пасти? И чем я был лучше той щуки, которая. извивалась в моих красных от холода и стиснутых судорогой пальцах? Так же как щука не могла расстаться с чирком, так и я барахтался в старице, не желая расстаться с долгожданной добычей.

На мое счастье, ночью продолжал идти мелкий дождь, и старица не покрылась к утру льдом. Щука и чирок были живы. С трудом, в темноте, вытащив из пасти щуки чирка, я ткнул рыбу мордой в вязкую грязь на берегу. Я надеялся, что мне все-таки удастся как-нибудь вытащить ноги. В эту последнюю ночь, утомленный, замерзая, чуть не по пояс в холодной воде, я не спал, а как-то забывался и вздрагивал при каждом ударе щучьего хвоста о ветки и липкую грязь. Как медленно, нескончаемо долго тянулась темная, дождливая ночь! Я все еще продолжал бороться со щукой.

Точно что-то скрывая, Сема остановился, сгорбился и сжался, но, прикрыв рукой глаза, продолжал:

— Серое и холодное утро застало меня в прежнем положении. Я был с добычей, но один на всем белом свете. И в это утро я не съел обычной порции шоколада. Он лежал на берегу в полевой сумке рядом с ружьем. Не в силах больше терпеть мук голода я сделал то, на что не решился бы никогда! Муся, я перегрыз зубами чирку горло и выпил несколько глотков крови. Я слышал, что оленеводы пьют кровь оленей и тем спасаются от цинги.

— Когда с этим было кончено, на миг прояснилось сознание и тогда освободилась рука. Мне удалось отстегнуть от пояса отвороты бахил. Я хотел вытащить из них ноги. Эта мысль озарила меня и не давала покоя. Только расставшись с бахилами, я смог бы двигаться и, цепляясь за ветки, вылезть из вязкой старицы. И этим, То теряя сознание, то как будто возвращаясь к жизни, я занимался все утро, пока вы меня не нашли…

Сема откинулся на вьючный ящик и посмотрел на Мусю. Она грустно покачала головой и опустила глаза. Вдруг Сема, точно вспомнив о чем-то, поднялся и сел.

— А где моя полевая сумка? — вскрикнул он радостно. — Мне хочется дать вам кое-что на память, Муся. Ведь вы ждали меня, сами рискуя опоздать.

— Как всегда, Сема, у вас в головах! — тихо ответила она и повернулась назад, точно прощаясь с пройденными летом местами.

Сема открыл полевую сумку, достал кожаный, без денег, бумажник и вынул единственную уцелевшую плитку шоколада. Под надписью «Золотой ярлык» он с трудом написал мягким карандашом: «Старшему географу и товарищу Мусе на память о «неприкосновенном запасе» от Семы».

ПОСЛЕДНИЙ МАРШРУТ

— Ох, касатики мои ненаглядные! Трудноватице вам будет идтитце по болотицу в эту поруце! Ноне летице-то! Вёдро[33] совсем не было! Залило дождями все по округице! — говорила старушка, прибавляя для звучности «це» и «тце», как это делают многие жители Северного края и Вологодской области.

Старушке, безвыездно прожившей семьдесят два года в селе Усть-Толшемском, которое раскинулось на обоих берегах Сухоны при устье Толшмы, было в диковинку провожать в путь через болото на реку Вою и далее в Костромскую «губернию» этих двух рослых мужчин. Они шли на болото не за клюквой, а «посмотреть места». Добрая старушка, у которой ночевали необычные ходоки, сетовала и убивалась. Ведь в эту пору на болоте, кроме «клюквенников», т. е. собирателей клюквы, да и то по окраине, ни одной живой душеньки нет!

Цапли, и те давно улетели. Скоро опустятся с неба и залетают белые мухи, а эти двое через болото идут места посмотреть! Да не так чтобы только с края посмотреть, а все поперек пересечь! Добро бы болото малое было! А то оно верст двадцать в поперечнике, если не больше. Без провожатого непременно заблудятся или утонут!