В большой просторной избе, за двумя накрытыми домотканной холстиной столами, уставленными блюдами с пирогами, соленьями, вареной свининой, жареной бараниной, пустыми бутылками из-под водки и разных наливок, сидели подвыпившие мужики в ярких праздничных рубахах и новых грубошерстных костюмах. В избе стоял гвалт и крик. Кто-то спорил о пользе посевов льна. Конюх рассказывал животноводу о том, как он выходил после опоя племенного жеребца. Кто-то кому-то грозил побить стекла и посуду, кто-то кого-то упрашивал выпить и, обращаясь к председателю, опустившему на стол голову, тяжко вздыхал и жаловался, что его обошли. Бородатые, усатые и бритые лица с опаской повернулись к вошедшим. Толстая дородная хозяйка, не донеся к столу самовар, поставила его на пол и, заложив за спину руки, вызывающе спросила:
— Вам чего и кого надобно?
— Нам председателя. На квартиру встать дня на два. С техником, который тут у вас землю мерил, встретиться хотим.
— Филя! Филемонушко! Подними голову-то от стола! Про тебя люди спрашивают! — крикнула хозяйка супругу.
— А-а-а! Кто-о-оо-о меня спрашивает? Я сегодня выходной. Нет меня. Я отмолоты праздную. — Пробормотал, растягивая слова, председатель и с трудом поднял отяжелевшую хмельную голову. На вошедших уставились серые, слезливые, опухшие глаза, седенькая клинушком бородка зашевелилась, председатель вдруг встрепенулся и, стукнув в наступившем молчании о стол кулаками, выкрикнул:
— Опять на квартиру! У-у-у беглые! Мало вас тут из лагеря на Волгу бегает?.. А мы после за вас лесозаготовки выполняй! Нет вам квартиры! Бригадиры, задержать ихнего брата! В баню запрем!
Председатель уже не говорил, он что-то выкрикивал, хрипя и срывая голос. Нас обступили и схватили за руки. Моя ладонь со смятым командировочным удостоверением была сжата, как в тиски, молодым, рослым парнем. Я пробовал возражать, но парень только пьяно и тупо чему-то улыбался, крепко держа мою руку.
— Ружья не отбирать! У меня чтобы без кровопролития было! Петруха, скачи в Покров в сельсовет за милиционером… Потом с ними разберемся, — продолжал отдавать приказания председатель, снова опуская на стол голову.
Баня была новая. Хотя и с низким потолком, но просторная. И топилась по-белому. Пол не успел высохнуть от предпраздничного мытья. От печурки и полка шло тепло… Когда захлопнулась дверь и в замке щелкнул ключ, мы услышали:
— Пусть посидят! Много их нынче тут шляется! Потом разберемся.
Голодные, мокрые, грязные, смертельно усталые, мы были поражены самоуправством, чуждым обычаям Северного края.
Усевшись на широкие чистые лавки председательской баньки, переглянулись и дружно рассмеялись. Было обидно и глупо… Но что же делать, если не смеяться?!
— Эх, помыться бы тут не мешало! Банька-то ладная! Давайте пока сухарики для праздничка натощак погрызем, — предложил Андрей.
— Вот куда сводка рельефа и сто двадцатая горизонталь завели! — пошутил я, смакуя сухарь.
Поздно вечером нас разбудили голоса. В маленькое оконце пробивался тусклый свет от керосинового фонаря. Кто-то наощупь открыл дверь, и хриплый, очень знакомый басок прогудел:
— Ну и дела! Всю осень по отмолотам езжу… То у Покрова по новому стилю дожинки и отмолоты справлялись, а теперь по старому, в Воздвиженье, престольный праздник и отмолоты! А я смотри за порядком по всей округе!.. Разве это дело землемера?!
— А ну! Выходи! Кто тут беглые! Теперь разберемся, — скомандовал председатель, распахнул дверь и осветил баню.
Не решаясь войти, «землемер» и председатель долго рассматривали необычную картину. На лавках разложены аэроснимки, рядом с ними чертежные перья и прикрытая матовым стеклом тушница[58]
. Из раскрытой полевой сумки торчат полевые журналы и остро очиненные карандаши. Рядом с пустыми кружками и котелком лежат анероиды в круглых кожаных футлярах и дырявые лапти вперемежку с кожаными длинными чулками и шерстяными носками. А на полке, в одном нижнем бельё, босые и грязные сушатся двое задержанных.«Землемер» кашлянул, хотел что-то сказать, поперхнулся от смеха и захлопнул дверь. Я узнал топографа Павла Степановича.
— Дуняша! Ду-у-у-ня! Давай воды! Затопляй баню! Гостям помыться надо! — что есть мочи захрипел председатель.
Вскоре «беглые» с наслаждением смывали с себя наслоения из грязи и пота. Маршрут был последним в сезоне. А вместе с грязью смывались и наши обиды.
Так исчезали белые пятна на картах в бывшей Костромской губернии и Северном крае, к югу от города Тотьмы. Глухих трущоб и непройденных дебрей с каждым днем становилось все меньше и меньше.
«ДЕТСКИЙ САД»