Без дорог

Василий вел на поводке маленькую рыжую кобылку с пустыми сумами на седле. Выйдя на тракт, он почувствовал прилив сил, натянул повода и, понукая Рыжуху, ускорил шаги. Но утомленная переходом голодная лошаденка не стала резвей. Она не оторвала от обочины морды и продолжала жадно рвать сухую пожелтевшую траву и хвощ.

Около часа путники медленно шли по тракту и рассматривали деревья, стараясь не пропустить условную затеску и найти долгожданное продовольствие, почту и охотничьи припасы. Не подпуская к себе на выстрел, на тракт вылетали клевать песок глухари и улетали, как только на них с лаем бросалась собака. Иногда Рыжуха поднимала от земли морду, настораживала уши и всматривалась в лесную чащу. Наверное, она чуяла притихшего у дороги зверя. С писком и цоканьем дорогу часто перебегали полосатые бурундуки[82].

— Ну, что, Емельяныч? Километры вот они те самые, о которых договорено было, а затески все нет. Эх, пить и есть здорово хочется!

— На тракт мы вышли правильно. До пожара еще далеко, но все же надо к жилью подаваться. Раз продовольствие для нас не заброшено, значит некому — на пожаре все.

По тракту до ближайшей деревни в любую сторону было не менее сорока километров. Терять времени на лишний переход не хотелось, но и без еды идти дальше было нельзя. Пока техник и проводник, усевшись на обочине, высказывали свои догадки и строили планы, Василий разложил дымокур и с наслаждением закурил закрутку.

Вдалеке на тракте, на фоне неба, освещенного ярким багрянцем заката, неожиданно появились два всадника. Заметив дым, они быстро подскакали и осадили коней. Один из них крикнул:

— Кто за люди? Зачем огонь разложили? И без того пожар в тайге.

— А ты, Петруха, своих не узнал? Смотри на досуге ребра тебе посчитаю, — пригрозил Василий, поднимаясь с обочины.

— А! Васек! Отколь же ты взялся? Я за дымком-то тебя не приметил. Ой, пари, страшны вы больно! Видно не пивши ходите? Мишуха, давай твою бутылку с водой.

Молчаливый Мишуха передал бутылку Василию и исподлобья присматривался к людям. Потные, с ввалившимися боками лошади тяжело дышали и прижимались от мошки к дымку. Не торопясь, с наслаждением люди пили по очереди из горлышка. Когда бутылка снова вернулась к Василию, и он, сделав последний глоток, перевернул ее горлышком вниз, Емельяныч рассказал какая вышла у них незадача с продовольствием.

Что делать? Отряду нужен был отдых, но пока пожар был еще далеко, надо было спешить пройти междуречье… Посовещавшись, пожарники взялись доставить начальству записку, а в случае нужды завезти по пути и продовольствие. А техник обещал тем временем отдежурить за них у пожарной вышки. Вынув из папки блокнот, он написал на миллиметровой бумаге коротко: «Вышли на тракт 17^h 10^m —25—IX. Междуречье пройдено. Пожар далеко. Идем Хандальское. Присылайте продовольствие. Жду картошки и луку. Здоровы. Александрыч».

Распростившись с пожарниками, отряд свернул с тракта в осинник, спустился в рассоху и по узкой, едва приметной тропинке поднялся на вершину траппового утеса[83]. Там стояла сооруженная наспех из неошкуренных бревен пожарная вышка. Внизу в рассохе было темно и сыро. Между камнями и кочками пробивался едва заметный ключик. Пользуясь кружкой и накомарником, из него можно было нацедить воды только на котел и чайник.

Емельяныч решил напоить Рыжуху и пошел с нею искать бочаги[84] ниже в рассохе. На всякий случай он всунул в двустволку патроны с жаканом. Заботливый и распорядительный Василий засветло стал готовить ночлег. Техник вместе с Василием ставил палатку и готовил ужин. У входа в палатку они соорудили на ночь нотью — костер из двух сухих лиственичных бревен. Вскоре все было готово. Чтобы не остыли чайник и обычный кондер из последнего пшена с двумя рябчиками, они были поставлены на краю костра. Василий размачивал в кружке собранные в сумах сухарные крошки. Сухари кончились еще вчера.

Сквозь редкие сосны с вершины утеса виднелась бесконечная — без конца и без края — то зеленая, то золотистая, осенняя тайга. Наступали вечерние сумерки, а Емельяныч с Рыжухой не возвращался. Не было слышно ни лая, ни выстрела. Наверное, он ушел далеко, напоил и пас голодную лошадь на хвоще[85].

— He иначе, как дядя задумал что-то… Вот увидишь, Александрии! Не с пустыми руками придет, — Василий сладко зевнул и вытянулся у костра на еловых лапах.

Топограф разбирал и описывал собранные по пути горные породы. Он не был геологом, но собирать образцы было его страстью — второй натурой. Этим делом он занимался с любовью, по всем правилам. Образцы он аккуратно перекладывал во вьючные сумы, которые таскала на себе Рыжуха, и бережно хранил вместе с этикетками в маленьких мешочках, чтобы при первой встрече с геологами подарить им. В ожидании Емельяныча и ужина эта работа сокращала время и отвлекала от еды.

Вдруг вдалеке залаял Бусый и один за другим раздались два выстрела. Затем снова наступила тишина. У костра глаза привыкли к свету и ничего не могли разглядеть в темноте под пологом леса.