Без души

Девеан, наконец, смог пересилить себя и взглянуть в глаза девушке. Надежда, недоверие, тоска, страх. Возраст. Теперь Ирэн не пряталась, не пыталась играть. Из юной девочки на надзирателя смотрела взрослая женщина, пережившая слишком много и поседевшая до срока. И это было страшно.

— Ты никому ничего не должна, и никогда не была.

Тонкие пальчики дотронулись до щеки Девеана, прочертили линию до шеи, вернулись к губам.

— Я уже говорил, что не стоит этого делать. Мне неприятно…

— Что я представляю на твоём месте другого мужчину? — подсказала Ирэн, — Забудь, Девеан… прошу, забудь. И я забуду.

И почему-то он так и не смог найти причину, чтобы и в этот раз прервать поцелуй. Может быть, надзиратель совершал ошибку, но Бездна! — как он устал бежать от нормальной жизни, прошлого… пришла пора остановиться, чтобы не упустить хоть кусочек любви.

И отказываться от рыжего счастья он не собирался.

* * *

Сверху клубилась нечто, похожее на тьму, но другое. Не та густота, не тот благородный оттенок, словно подкрашенный туман. Он начинался высоко — высоко надо моей головой, полностью скрывая потолок зала, если тот, конечно, был. Под спиной чувствовались холодные жесткие камни, пахло снегом — как зимой, когда выходишь в метель и ощущаешь странную ледяную свежесть.

Я очнулся, осознав, что они ничего не могут со мной сделать. Одно дело заточить в междумирье невоплощенную пустоту. Теоретически это было возможно. Творцы уже сталкивались с Бездной. Но совсем другое дело пересечься с её воплощением. Пока Ничто сковано внутри сердца своего носителя, слуга представляет собой обычное смертное тело: порежешь палец — закапает кровь, от удара появится синяк. Ему необходима пища, вода, воздух… Но если упустить мгновение: позволить разорвать цепи, может случиться непоправимое. Да. Кажется, я говорил — один шанс из тысячи, даже из миллиона: вместо того, чтобы уничтожить своего носителя, Бездна отразит его и примет. Но Алевтина сама уничтожила последний барьер, который сковывал пустоту у моего сердца. Вы ведь слышали фразу: когда ты смотришь в Бездну, она смотри в тебя? Все просто. От человека останется оболочка — внутри больше не бьётся сердце, не работают другие органы. Их больше нет, только пустота: миниатюрная Бездна — канал, который связывает её с межреальностью, где и обитает Ничто.

Совсем недавно меня ещё можно было просто убить, как любого другого человека. Я ощущал физический дискомфорт, температуру, мог пораниться. Но Великая мать допустила ошибку.

Кто я теперь?

Ни мальчик Серёжа из мира Земли, ни лорд — спаситель Серег. Никто.

Пустое место. Пятно на полу можно вымыть, сор смести, жвачку отскоблить, можно даже заменить паркет, перестелить ковер, поставить на это место стул. Но стул останется стулом, и когда вы его уберете, там по — прежнему будет пустое место.

И творцы ничего не могли со мной сделать.

Я лежал в правильном круге четырех метров в диаметре, начертанном густой кровью. Они не связали мне руки, не попытались обездвижить как-либо ещё. Просто бросили, как сломанную куклу под пресс — вот только механизм сломался в последний момент. И никто не знал, что же нужно делать.

Кроме меня.

— Ты хорошо поработал, — Бездна наконец-то заметила, что я пришел в себя. Она сидела рядом и, улыбаясь, наблюдала за попытками творцов. Раз от раза. — Глупцы. Они притащили тебя на Землю. Именно туда, куда нам и нужно было попасть. Ну что, повторим конец света для этого мира?

Она верила в свою абсолютную победу. И была права. Разве что, немного подстраховываясь, пока я не исполню её желание, продолжала держать вокруг своей игрушки тонкий пустотный кокон.

— Не хочу сюрпризов, подобных тому, что устроил твой тёмный мастер. Это чуть не стало финалом! Только подумать, упустить такую мелочь — последний штрих. Хорошо, что она опять ошиблась. Ну же?

— Подожди. Ты ждала столько тысячелетий, неужели пара минут что-нибудь решат?

Я медленно поднялся на ноги, огляделся. Огромная площадка также круглая. Что-то подсказывало мне, что круг был не просто правильным, а идеальным до последнего миллиметра. С одной стороны площадка заканчивалась странной завесой, состоящей из искрящейся и переливающейся всевозможными цветами массы. На её поверхности то вздувались готовые лопнуть, но не лопающиеся, плотные пузыри, то образовывались впадины, то в смешении красок мелькали гигантские лица, пристально рассматривающие меня.

Встретившись взглядом с пустыми провалами глазниц, заполненных красным светом, я поспешил отвернуться к другой стороне. Оставшуюся часть площадки окружали огромные колонны, соединённые на высоте десятка метров изогнутыми дугами. И изморозь. Она покрывала колонны, пол, обрываясь в нескольких шагах от искрящейся завесы. А за колоннами клубился все тот же тёмный туман, оставляющий ощущение, что зал бесконечен.