Без имени

Приходит в себя уже в доме. За окном темно — это видно сквозь не провёрнутые до конца жалюзи. Комнату освещает только настольная лампа в рыжем абажуре, немного фонящая на грани чувств — разболталось что-то. Нужно перекрутить, Дайно знает как. Сделать в ближайшее время, пока не взорвались тонкие пластинки внутри — такие Дайно ни за что не восстановит — и не поранили Мабью.

Она сидит рядом, в старом потёртом кресле, — и спит. Узорчатое коричневое покрывало, зазубрины на подлокотниках, мотыляющаяся по спинке кисточка от какого-то талисмана кажутся смутно знакомыми, как и всё в комнате. Ночь холодная, в противовес дневной жаре. Так и тянет укрыть Мабью пледом.

Наверное, Дайно спит здесь уже долго. Не несколько часов — может быть, больше суток. И Мабья щедро делится силой — отсюда все эти реакции. Узнавание, которого не может быть.

Люди мало что понимают, они думают, стоит просто назвать по имени не того — и он сразу сможет выпить твоей силы, сколько пожелает. На самом деле всё сложнее. Имя — первый крючок, но нельзя забирать просто так. Обычно нужно делать то, что хочет человек. Помогать ему достигать целей. Заботиться. Вести себя так, как он ожидает. О, как по-разному Дайно приходилось себя вести.

Но Мабья хочет просто увидеть сына. Ей не надо многого, достаточно просто быть рядом. Это так легко и так сладко.

Дайно выпьет её досуха очень быстро, если останется здесь. Особенно если будет следовать этой навязчивой тяге заботиться — а как не следовать?

Выпутавшись из-под одеяла, Дайно тихо садится на постели. Мельком оглядывает свежую одежду на себе.

Может быть, стоит ограничиться этим. Уйти, взяв вещи и человеческую еду — в таком состоянии даже она будет нелишней. Впрочем, в каком — в таком? Сейчас Дайно чувствует себя в разы лучше. Почему нужно уходить оттуда, где хорошо?

Кто-то сказал, они могут стать свободными. Но что из себя представляет свобода? Те, кто не имеют своего имени и носят чужие, ходят по свету веками. Тем, у кого имя есть, хватает и нескольких десятков лет, чтоб погибнуть. Они слабые, страдают от жары и холода, всё время нуждаются в чём-нибудь. Почему нужно опускаться до их уровня? Ради призрачной возможности вести себя только так, как хочется? А как — хочется? Дайно даже сейчас не может сказать, думает ли о том, чтоб уйти, потому что следует своей цели или потому что образ хорошего сына диктует уберечь Мабью.

Может быть, у Дайно ничего своего нет. Только короткий разговор с таким же безымянным — единственным, кто видел Дайно как есть: аморфным, безликим.

Интересно, какими их видели боги? Дайно уже не помнит. Прошло так много времени, почти ничего не осталось. Люди успели оставить богов во фресках и присказках, успели выстроить новый мир — без них. Потом разрушить его и выстроить вновь, очень странный, из битых кусочков. С выжженными пустынями, с горами, в которые случайные встречные сказали не соваться. С новой властью, во многом основанной на праве сильного.

А Дайно всё это время ходит с чужими лицами и именами. Являет всепрощение — когда люди ждут, что их простят. Безжалостность — когда хотят себе молчаливое орудие. Обожает, и преклоняется, и лелеет, и восторгается — и, может, самую малость ненавидит-их-всем-сердцем. Хотя это не точно, кстати, что у Дайно есть сердце.

Дайно становится надёжной опорой. Бьёт в спину, когда кто-нибудь вспоминает правильные слова, чтоб забрать Дайно себе. Умеет танцевать шайтекке, варить гармо, снимать скальп и шить платья — пока это кому-то нужно, а потом снова ничего не умеет. Каждый раз — словно разбиться и собраться заново. И ощущение, что с очередным именем что-то теряется, хотя казалось бы — ну чему там теряться? Чему? Ничего там не было и нет.

Вот теперь даже богов не помнит. Знает только, что боги их никогда не любили как детей, что бы ни говорили легенды. А может, знает только потому, что безымянный кто-то так сказал. Это давно было. И это Дайно тоже потом забудет — наверное, ещё пару десятков людей спустя.

Надо было раньше идти на север.

Дайно устало трёт лицо — совершенно человеческим жестом, не своим. Тихо поднимается с кровати, выходит из комнаты, придержав штору из длинных ниток глиняных бус. Одна короче других едва не вполовину — и Дайно уже почти помнит почему.

Стоило бы взять припасов с кухни, но без всяких разумных причин Дайно спешит к входной двери. На ней красуются старые, явно бесполезные задвижки, а ещё — новый замок с реакцией на браслет. Такие Дайно уже встречались. Может, выйдет открыть без браслета как-нибудь? Дайно проводит рукой над панелью, пытаясь прощупать, как тут реагируют механизмы. Пока только примеряется. Пожалуй, и можно открыть, только провозиться придётся долго. Потратить только-только полученную силу.

Зачем? Чтобы снова идти непонятно куда? Оказывается, ночами так холодно. Тонкая одежда, которой было достаточно раньше, совсем не спасает. А днём потрескавшаяся дорога жжёт даже через обувь.

Мабья едва ли попросит многого. Сын — неплохая роль. Гораздо лучше той, что была у Дайно последние годы.