Без имени

Прошлого человека звали Эльтахе. Он очень хорошо знал правила и ритуальные фразы. Был рядом и днём, и ночью. Когда кто-то обязан исполнять все приказы, особенно если этот кто-то может больше обычных людей, — это очень удобно. Дайно — тогда не Дайно, конечно, — оставалось с мстительным удовольствием наблюдать, как Эльтахе стареет быстрее обычного, болеет чаще. Но стараниями тогда-не-Дайно у него было достаточно денег и на хорошее лечение, и на курсы омоложения, так что не то чтоб всё это сильно Эльтахе отягощало. Данное им имя было похоже на каркас из жёсткой проволоки, режущей кожу при каждом неверном движении.

Потом появился ещё один человек, Дайно не помнит имени. Он очень гладко улыбался, вежливо говорил и хотел себе бизнес Эльтахе. Даже никаких сделок не нужно было, чтоб это понять. Но главное — этот человек тоже очень хорошо знал правила. Он спросил, нравится ли данное Эльтахе имя, и, получив ответ, вручил нож. Не то чтоб после этого у Дайно был выбор. Но и не то чтоб он отличался бы, если б был.

И вот теперь Дайно идёт на север, не став дожидаться, когда вежливый человек предложит имя от себя. Тот, может быть, ищет Дайно, но сложно найти того, у кого нет лица. Тут можно даже не бояться. Всё-таки уже достаточно далеко, раз здесь и простых правил не знают.

А имя, данное Мабьей, не похоже на проволоку. Скорее на мягкую тёплую ткань, лишь немного душную. Зачем скидывать её с себя, если она помогает не чувствовать холодные ночи?

Дайно оборачивается.

Ну конечно. Мабья проснулась. Когда она не спит, тянет сильнее.

Мабья долго молча смотрит, как будто не знает, что сказать.

— И что ты там делаешь? — наконец спрашивает хрипло и с наносным спокойствием.

«Трачу время».

Дайно прикидывает все возможные ответы. Путается, какой честнее. Выбирает нейтральную полуправду:

— Мне душно. Хочу выйти.

Мабья подходит, вглядывается в лицо. Кладёт на лоб руку — прикосновение даёт чуть больше сил.

— Тебе лучше вернуться в кровать, — говорит Мабья осторожно. — Хочешь, откроем окно.

Дайно кивает. Прежде чем развернуться, Мабья медлит, как будто давит в себе целую кучу всего, что могла бы сказать. Молча и аккуратно берёт за локоть.

Так они и добираются до комнаты — ничего друг другу не говоря. Дайно послушно садится на кровать, а Мабья замирает и снова долго-долго смотрит.

— Тайвов ты сын, Дайно, — тяжело выдыхает вдруг и резко, порывисто опускается рядом, крепко и тесно обнимает. — Тайвов ты сын. Четыре года тебя не было, четыре Гатьевых года! Ни слуху, ни духу…

У неё перехватывает голос, и какое-то время Мабья просто молча гладит по спине, уткнувшись лицом в плечо.

Наверное, это тоже говорит внутри новое имя — почему-то ужасно некомфортно, несмотря на то что Мабья вдоволь поит силой. Чувство, что… это нечестно. Заменять собой того, кого она ждёт. Наверное, Дайно — настоящий Дайно — был хорошим сыном, раз теперь его образ прививает что-то такое. Или просто Мабья считает его таким.

Что ж, Дайно уйдёт, не будет здесь оставаться. Только… немного… задержится.

Помедлив, Дайно осторожно обнимает в ответ. Словно хрупкую вазу.

— Где тебя носило? — горько спрашивает Мабья, словно придя в чувство.

— На юге, — ещё аккуратней отвечает Дайно.

— На каком ещё юге?

— В Альх-Атахе.

Мабья отстраняется и смотрит растерянно.

— Что ты там забыл? Ты же ехал в Мекано.

Дайно вправду не знает, что ответить на такой вопрос.

— Как тебя занесло в Альх-Атахе?

Никак. Дайно там с самого создания.

Мабья хмурится и смотрит с тревогой. У неё приятное лицо, хоть и далёкое от идеалов, воспеваемых на юге. Располагающее и характерное — с грубо очерченным подбородком, полными губами и бровями вразлёт. Наверное, в молодости она даже была красивой, а сейчас сухая кожа прорезана морщинами тут и там. От этого почему-то грустно. Может, если Мабья захочет, Дайно и ей сможет заработать на курс омоложения.

Если Мабье хватит сил дожить до этого момента. Эльтахе был юным, когда они встретились, и он сразу ограничил Дайно — интересно только, кому из богов и как вообще пришло в голову учить людей технике безопасности?

Да и всё это — не Дайно мысли.

Хотя в них удобно заворачиваться, чтоб не чувствовать, как жгутся вопросы.

— Да что с тобой там сделали? — не выдерживает Мабья. — Почему ты всё время молчишь?

Раскрывать себя без прямой просьбы — нельзя, врать — нельзя, молчать — больно, да чтоб боги провалились, если они хоть где-то ещё есть. Затейники.

— Много всего, — обтекаемо отвечает Дайно.

К счастью, это засчитывается как ответ на хотя бы один вопрос.

Не удержавшись, Дайно трёт грудь и, видимо, всё-таки меняется в лице.

— Что такое? Болит где-то? — Мабья сразу подбирается.

— Нет. Только кажется, что болит.

— Кажется ему! Ох, Дайно… Ложись, ложись. Завтра я свожу тебя в город, в больницу.

От воспоминаний, как сразу по десятку образов ложатся друг на друга на многолюдных улицах и дёргают в разные стороны, вмиг становится дурно. А если ещё кто-нибудь додумается окликнуть, как Мабья, то как объясняться…

— Не надо в город, — поспешно просит Дайно.

Мабья истолковывает по-своему:

— Тебя кто-то ищет?