Без имени

Лейб передёргивает плечами. Тут же охает от боли. Хотя, на удивление, она стала куда слабее, и в голове прояснилось. Похоже, Рури вколола ему какой-то допинг.

Они ползут так целую вечность, в едва меняющейся темноте, под порывами дрянного пробирающего ветра. Лейб даже примерно не может сказать, сколько проходит времени.

Платформа иногда подрагивает, всякий раз заставляя напрячься.

Наконец она замирает. Потом, словно подумав, неловкими рывками вкатывается на небольшое плато, поросшее какой-то дрянью. Та цепляется к одежде, остаётся мелкими колючками, пока Лейб и Рури развязываются и неловко слезают наземь.

Всякий свет гаснет, и темнота снова кажется чернильной. Лейб теряется и замирает, пока запястье не обхватывают холодные пальцы.

— Вставай, Лейб. Обопрись об меня. Надо идти.

Лейб вслепую находит подставленное плечо Рури. Они поднимаются вместе и бредут куда-то, иногда запинаясь. Запинается в основном Лейб, конечно. Рури опять каким-то образом разбирает дорогу, в то время как его глаза только едва-едва привыкают к темноте.

Идти выходит довольно легко. Интересно, сколько ещё продержится эффект лекарств?

Приободрившись, Лейб даже собирается заговорить снова, но Рури, словно почувствовав, зажимает ему рот ладонью. Резко уходит вбок, так что Лейб едва не валится с ног, и заставляет примкнуть к нагромождению камней, видному смутным силуэтом. Причину Лейб едва угадывает: по лёгкому гудению на грани слуха, чему-то сродни вибрации, от которой на загривке встают волоски. Едва заметной тени на тёмном небе.

Ну да, логично. Герзе послал кого-то на флаере.

Он пролетает низко и в стороне — очевидно, ребята не хотят попасться на глаза кому-нибудь не тому или врезаться без огней на высоких путях, но здесь, внизу, боятся повторить судьбу Рури.

Удивительно, всё-таки, что она, похоже, даже ничего не сломала при падении. Наверное, Лейб переоценил высоту со своим головокружением, или Рури удалось затормозить чем-нибудь.

Она снова тянет за собой.

Говорить больше не хочется. Флаер пролетает ещё несколько раз, и всякий раз Рури, будто предчувствуя, успевает увести за собой в какое-нибудь укрытие. Но небо постепенно светлеет. С восходом солнца они станут гораздо заметнее. И маскировку нельзя включить — наверняка Герзе обшаривает окрестности локаторами вдоль и поперёк.

— Что будем делать, когда рассветёт? — не выдерживает Лейб.

Действие допинга уже заметно ослабло — снова слегка ведёт, понемногу наваливается свинцовая тяжесть и боль. Кажется, поднимается жар.

— Идти, — лаконично отвечает Рури. Подумав, добавляет: — Они не станут летать по светлому. Мы уже почти на территории Сейги. Им нельзя крутиться так близко.

Лейб наконец вспоминает, где слышал это имя.

— Сейга? Погоди, ты говорила с той самой Сейгой? Которая держит треть севера Тайко?

— С ней.

Лейб присвистывает. Хоть все местные банды и близко не могут тягаться с Герзе, для Тайко, поделенного на части не хуже лоскутного одеяла, кто-то вроде Сейги — видная фигура, насколько помнит Лейб.

— Да ты полна сюрпризов, Рури.

Она то ли закашливается, то ли смеётся.

— Ты даже не представляешь, Лейб.

* * *

Солнце садится где-то между розовыми в дымке горами и уже посверкивающими огнями Карно. Мабья угрюмо поглядывает на небо, на всё ещё пустую дорогу от города.

Есто должен был вернуться к полудню, даже прежде Ксато, в одно и то же время заглядывающего за собранным нарьяном. Ксато приехал и рассказывал небылицы: якобы на тракте кто-то видел тайвов, в два раза больше обычных, с алой шерстью, с клыками с ладонь. Мабья посмеялась, как смеялась с самого детства, когда ещё не Ксато, а его родители ездили на той же тарантайке и порой подвозили Мабью в город — в школу, тогда ещё государственную. Ксато собирал глупые страшилки, словно репьи, и каждой верил, и пересказывал Мабье. И глаза у него делались такие большие-большие — прямо как сегодня, когда говорил про тайвов. Мабья проводила Ксато и отругала про себя Есто, наверняка задержавшегося в городе. Представила, как он отирается опять у каких-нибудь магазинов, глядя на выходящих людей голодными глазами. Помянула Гатью и вернулась к делам — ещё нужно было перебрать сложенный на сушку тинкан, покопаться в заглохшей старенькой поливайке, плюющейся песком вместо воды второй день. Приготовить ужин, проверить, притрагивалась ли Рисна к заданиям из школы — теперь уже спонсируемой Сейгой, а не давно не существующим правительством.

День склонился к вечеру, и сейчас Мабья, как дура, сидит на веранде, будто дел у неё нет. Любуется закатом, думает о гигантских алых тайвах и глупом Есто, который так давно не встревал в неприятности, что теперь уж, конечно, не встрять не мог. Рисну усадила-таки за уроки, а делает ли, нет — неизвестно. Ну хоть не нагнетает тут своими вздохами и вопросами невпопад.