Это «однажды» было за пару недель до того, как Блейз связался с Мейси. Да, им было по шестнадцать, но случившееся тогда прошло кругами через все ее другие отношения, в том числе с Лукасом и Лили. Она всегда испытывала неловкость, когда дело доходило до выражения своих истинных чувств.
Он смотрит на нее с нежностью, к которой все еще примешана доля самоуверенности. Осторожно прижимает подушечку большого пальца к уголку глаза, где собралась предательская влага.
– Где Джош?
– Дома, с Эмбер.
Он берет ее за подбородок, и их взгляды встречаются.
– Останься.
– Не могу. – Прежде чем начать заново, нужно взять паузу. Прочистить голову, как следует все обдумать. Она хочет связать с ним будущее, но опасения еще остались. Бросаться с головой в отношения, пока остается хоть малейшая вероятность того, что рвать придется, когда все будет уже всерьез, не хочется. – Мне нужно идти.
Оливия поворачивается и идет через комнату, но Блейз, как эластичная лента, тянет назад, и с каждым шагом все сильнее. Нельзя так жестоко. И ей будет чертовски недоставать его. Кого она пытается обмануть? Блейз – ее семья. Он – ее надежное пристанище. Ее место – рядом с ним.
Она снова поворачивается и идет назад – в его объятия. Прижимается, обнимает крепко-крепко, как спасательный плот в бушующем море. Приподнимается на цыпочках и целует. Он тут же – словно опасается, что она передумает и уйдет – подхватывает ее на руки и неожиданно разрывает поцелуй.
– Уверена?
Оливия обхватывает его за шею. Сейчас она – птица, подхваченная восходящим воздушным потоком.
– Да.
Глава 26
Держа Оливию на руках, Блейз несет ее в спальню. Их губы слеплены поцелуем, и он не может оторваться, словно они были в разлуке не дни, а месяцы. Она вцепилась пальцами в его волосы в отчаянном желании забыть все, что было после ее безумного затмения. Захватив его нижнюю губу, она втягивает ее, и он стонет, натыкается на стену и едва не роняет ношу.
Оливия пытается вывернуться.
– Я могу идти сама.
Он еще крепче прижимает ее к себе.
– Ну уж нет.
Они в его комнате, и она ждет, что вот сейчас Блейз бросит ее на кровать в своем типичном стиле
– Пять дней. – Ей не терпится отвлечься, забыть на время о боли и тревоге. Но он не спешит, затягивая этот сладостный момент. – А кажется дольше.
Оливия наталкивается икрами на кровать, Блейз легонько подталкивает ее, и она падает на покрывало. Он наваливается на нее и устраивается между бедер. Матрас проседает под их весом.
Пропустив предварительные ласки, он входит осторожно и мягко, на долгом выдохе, как вернувшийся из дальнего странствия путешественник.
– Слишком долго.
Оливия требовательно поднимает бедра, моля перейти к действиям более решительным, но Блейз делает вид, что не понимает намек, и ритм его движений нарочито и мучительно медлителен.
– Ты что делаешь? – не выдерживает она.
Он поднимает бровь.
– Ммм…
Оливия хлопает его пониже спины.
– Я знаю, что ты делаешь. Но почему так? – Она обхватывает его руками. Так. Невыносимо. Медленно. Он же нарочно ее мучает.
– Ты имеешь в виду так? – Блейз приподнимается, исторгая из нее протяжный стон. – Ты хочешь знать, почему не бьешься головой о спинку кровати? Почему мы не пытаемся ее сломать?
– Да, да. – Она смеется, подстраиваясь под его ритм.
Он просовывает руку ей под голову и смотрит в глаза.
– Я занимаюсь с тобой любовью.
Она моргает.
– Почему?
Он негромко смеется.
– Ты такая серьезная. Потому что люблю тебя?
Его слова – бальзам для ее души. Он – единственный, кому она может доверять. Единственный, кому она может открыться.
– Ты меня любишь.
– Да. – Блейз целует ее в нос, и глаза его темнеют. Ритм ускоряется, и глухой стон вырывается из ее горла.
Она откидывает голову, мычит, рвет ногтями простыни. Энергия нарастает, и проблемы отступают. Остаются только они двое, стремящиеся к одной цели. Моменту блаженства.
Потом они лежат на спине, тяжело дыша и глядя в потолок. Его рука находит ее руку в мешанине простыней.
– Это было…
– Невероятно? Нет, по-моему… эпично. Потрясающе. Вынос мозга. Но и невероятно тоже сойдет. – Блейз чешет грудь, и Оливия смеется, потому что он прав.
Она почувствовала себя любимой, обожаемой, ценимой. Она больше не была одна.
– Ты любишь меня, – шепчет Оливия и краем глаза видит, как голова на подушке поворачивается в ее сторону.
– Я и не переставал.