Без лишних слов

– Мне пора. Джош…

– Знаю. – Он тычется носом в ее шею, шепчет «спокойной ночи».

На часах почти два ночи, когда Оливия идет в студию. Бессонница не дает уснуть, да и не хочется. Как и все последние дни, она не находит себе покоя. Эмбер ушла несколько часов назад – с книжкой в сумке и улыбкой на лице. Подруга не спрашивала, что случилось у Блейза; она все поняла по горящим щекам и легкости в движении. Вернувшись, Оливия только что не летала по дому.

Но эйфория испаряется по мере того, как она бродит по темным комнатам в ожидании сообщения от Блейза о его разговоре с Тайлером.

Включив свет, Оливия садится на вращающийся стул и подтягивает оставленную Джошем стопку листов. Правильнее было бы подождать объяснений самого Джоша, но ответы нужны ей сейчас. Она перебирает листы. Джош с друзьями. Джош на коньках в парке. В торговом центре. И Лили – в той же раскраске и с теми же глазами, что и Далия. Она тоже здесь. Как и некто, неясная фигура с неопределенными чертами, кто-то, кто всегда в тени. Он в стороне. Он наблюдает. Он на каждой зарисовке. Страх, как наползающий туман, проникает в нее, страх за Лили и Джоша. Возможно ли, что этот некто, этот безликий ищет его? Чем дальше, тем мрачнее иллюстрации. Разбитые окна, лестничные пролеты, неподвижное, словно смятое, тело. Джош? Лили?

Подчиняясь внезапному импульсу, Оливия смотрит в темное окно – не наблюдает ли кто-то и за ней. Мысли устремляются к худшему. Лили мертва. И судя по рисункам Джоша, конец ее был трагичен. Но не был неизбежен. Горечь вины проникает в кровь. Боль колет иглами.

Нет, Лили жива.

В противном случае она почувствовала бы что-то, ведь так? И Джош был бы другим, безутешным.

Оливия складывает листы в стопку. Утром она попросит племянника объяснить смысл рисунков. Или это сделает Лили. Когда они найдут ее. Пусть сестра сама изложит свою историю.

Оливия выходит из студии. Надо бы выпить и покурить. Она включает свет на кухне, роется в сумочке, открывает ящики, потом вспоминает, что выбросила сигареты, когда вернулась от Блейза. Несмелая попытка покончить с пагубной привычкой. Она достает мусорное ведро из-под мойки, перерывает замасленные полотенца и смятые пластиковые упаковки. Вот чем заканчиваются попытки отказаться от привычки.

Пальцы нащупывают зажигалку, и в этот самый момент звонит телефон. Она захлопывает дверцу.

– Не спишь? – Голос у Блейза невеселый, грубоватый.

– Да, не смогла.

– Я тоже. Поговорил с Таем. Упомянул, что у Карсонов какие-то проблемы, и ты пытаешься отыскать сестру.

Надежда вспыхивает моментально.

– И?

– У него нет ее номера, – тут же гасит ее Блейз. – Говорит, что не общался с ней со школы. Спросил, что такое у вас случилось. Я ничего не сказал. – Он шумно вздыхает. – Не знаю, о чем я думал. Джош, конечно, не его сын. Иначе Тайлер ни за что бы его не бросил. Извини, что обнадежил.

– Ничего. – Оливия сжимает переносицу, чувствуя близость слез. Рисунки Джоша окончательно ее расстроили. – В любом случае спасибо.

– Не за что. Как самоощущение?

Она моет и вытирает руки.

– По прогнозу частичная облачность. – Она сказала, что любит его – так оно и есть.

Блейз усмехается.

– Думаю, пахнет бурей. Ты определенно выбила меня из колеи.

А он ее. Хотя у нее вся неделя выдалась неспокойная. В полном расстройстве Оливия садится за стол, и через какое-то время взгляд натыкается на тетрадь для рисования Джоша. На открытой странице сцена на берегу с пирсом. Словно копия другой, той, что в альбоме, валявшемся на кофейном столике и привлекшем Джоша в первый день.

– Поговорим завтра? – спрашивает она, всматриваясь в надпись под скопированной фотографией. Оушнсайд, Калифорния.

Ее окатывает живительная волна надежды.

– Спокойной ночи, Лив.

– Спокойной ночи. – Она дает отбой и накрывает ладонью рот. Ей хочется кричать и трясти Джоша. Неужели он и впрямь сказал ей, откуда прибыл?

Глава 27

Лукас

Кабина лифта заполнена говорящими головами, люди стоят плечом к плечу. Теснота. И запах соответствующий. Смесь несвежего пота с дешевым одеколоном и вонью похуже той, которую распространяет футболка после серьезной тренировки в спортзале. Впрочем, запашок все же не такой ядреный, как тот, что носил на себе его сосед по камере после обеда из консервированных бобов и кукурузы. Этот можно вытерпеть.

На панели над дверью мигают, меняясь, номера этажей. Надо быть осторожным. Лукас видит камеру в правом верхнем углу. Другая скрыта в кнопочной панели. Обе фиксируют только край его лица.

Через каждые несколько этажей дверь открывается, и люди выходят из кабины. Каждый раз Лукас сжимает кулаки, и артерия на шее пульсирует, словно при эмболии. Люди протискиваются мимо, а он сжимает ноги, потому что терпеть не может замкнутые пространства и тесноту, и мысленно подгоняет лифт. Натянув пониже козырек, Лукас стоит спиной к двум оставшимся мужчинам. Отцу и тому парню, с которым он треплется. Речь идет о росте дистрибуции.