Без любви не считается

Дарина опускает голову, сморщившись, по ее щекам бегут крупные капли слез. Лживой завесы больше нет, а правда оказывается такой болезненной, что трудно дышать. Она сражалась как могла. Пыталась быть сильной и храброй, но битва проиграна, пора уводить ее с поля боя. Подхожу к Дарине и крепко обнимаю, прижимая к груди. Рыдания сотрясают ее ослабевшее тело, она так истощена и высушена, что кажется, сожми я ее чуть сильнее, могу просто сломать.

– Прости, – всхлипывает она. – Прости меня, Ди.

– Ш-ш-ш, – шепчу я, поглаживая ее по голове и легонько покачивая. – Все хорошо. Не извиняйся.

– Расскажи я тебе сразу, все стало бы… слишком реальным. Я хотела забыть… пыталась стереть…

Ее жгучая боль пронзает каждый сантиметр кожи раскаленными тупыми иглами, и я крепко зажмуриваюсь.

– Я знаю. Знаю, милая, – приговариваю ласково. – Но одна ты уже не справляешься. Попробуем вместе. Ладно?

– Прости…

– Ничего. Я здесь. Мы все решим.

– Я хотела сама все исправить. – Дарина отстраняется, оставляя мокрый след на моей шее. – Я думала… пыталась… Ди, все разрушено. Я себя ненавижу и… его тоже. Не знаю, где выход. Его нет. Мне… мне нужно быть одной. Я сейчас не… я не могу…

В ее взгляде стометровые волны сожалений и километры холодной пустоты. Обхватываю лицо Дарины, вытирая слезы большими пальцами. Мои руки дрожат от волнения, а ее обреченность – точно топор, зависший под потолком. Все встало на свои места. Каждый ее поступок, который казался мне нелогичным, теперь обрел смысл. Она пыталась спасти свою любовь и мечту. Пыталась спасти свое будущее, но предательство оказалось сильнее.

– Когда ты ела в последний раз?

– Я не голодна.

– Тогда, может быть, чаю?

Она болезненно кривится и мотает головой:

– Ди, тебе лучше…

– Нет! Пока ты себя мучаешь, кто-то должен о тебе заботиться. И я позабочусь.

Клокочущие рыдания разбивают дыхание Дарины на короткие толчки, и я обнимаю ее за плечи, уводя на кухню. Разбитое сердце нельзя вылечить горячим чаем, но согреться не помешает.

Насыпаю сухие травы в стеклянный заварник и заливаю их кипятком, поглядывая на Дарину. Она сидит на кухонном диванчике, подобрав под себя ноги, вокруг полнейший хаос и беспорядок. Стулья перевернуты, на полу осколки битой посуды, на подоконнике переполненная пепельница, а в раковине пустые бутылки. Дарина слишком долго молчала, но я искренне надеюсь, что еще не поздно для помощи, потому что налицо все признаки нервного срыва.

Наливаю чай в чашку и подхожу к дивану. Тонкие пальцы дрожат, но Дарина все-таки принимает напиток, ухватившись за керамическую ручку, и опускает его на колено. Занимаю место рядом, сердце вопит от боли. Слезы не дают высохнуть ее щекам, губы искусаны, кожа серая. Это и есть истинная личина предательства. Нужно было все-таки заставить Марка дать Паше по роже, а потом и самой добавить пару пинков.

– Прости меня, – повторяет она снова.

– Перестань.

– Я должна была все тебе рассказать.

– Ничего ты не должна.

– Я думала, что смогу… – Она прижимает ладонь к глазам, ее губы трясутся. – Смогу простить его. Очень старалась, но… не получается, Ди. Никак! Мне все время больно. Все гребаное время. Дышать, моргать, засыпать и просыпаться. Куда бы я ни посмотрела, что бы ни взяла в руки… ничего нет, кроме этого. Мысли путаются, кошмар не заканчивается. И с каждым днем становится только хуже.

– Ты себя изматываешь, Дарин, – ласково говорю я. – Остановись.

– Как?! – кричит она, заставляя меня вздрогнуть. – Я ведь люблю его! Все еще люблю, понимаешь?! Он раскаивается, умоляет все вернуть. Обещает, что больше никогда…

Дарина отшвыривает кружку и закрывает лицо руками, сгорбившись. Горло сушит, не могу пошевелиться или сказать что-то, потому что боюсь навредить и усугубить. Она не в себе. Все еще страшнее, чем я предполагала.

– Я перепробовала все, Ди! Вообще все! Даже попыталась… – Она тяжело дышит, а затем медленно поднимает голову и судорожно смеется сквозь рыдания, уставившись в пустоту. – Ты прикинь?! Оказывается, когда действительно любишь человека, не можешь сделать ему больно даже в отместку за то, что он тебя растоптал. Не можешь навредить. Не хочешь никого другого! – ее голос срывается, и по моим щекам катятся слезы. – Это просто невозможно! Не важно, пьяный ты или трезвый! Как сильно злишься и хочешь отомстить. Невозможно, и все!

– Дарин… – тихо произношу я, касаясь ее плеча.

– Господи, Ди, – она переходит на сбивчивый шепот, – прости меня. Прости, пожалуйста. Я схожу с ума. Уже не понимаю… кто я? Где? Что вообще происходит?

– Ничего. Тебе нужно выпустить пар. Хочешь, еще посуды принесу?

– Я не об этом. Я… мы… мы с Марком не спали…

Хватаю ртом воздух, замирая в легком ступоре. Дарина валится вперед и утыкается лбом мне в колено, точно ребенок, ищущий прощения и защиты.

– Я хотела хоть как-то оправдать свое состояние и подумала, что… что лучше изменщицей буду я. Пыталась сама в это поверить, надеялась, станет легче. Что это поможет справиться и принять… принять то…

– Тише. Все хо…