Без маски

Так он блуждал по городу целый день и снова ощущал себя его частицей. Ему казалось, что здесь легче дышится. Он чуть не расхохотался, вспомнив озабоченное лицо их деревенского врача. Никогда не чувствовал он себя здоровее, чем сейчас.

На углу стояла группа мальчишек. Ему захотелось присоединиться к ним. Двое влюбленных шли вдоль пристани, размахивая купальными костюмами. Время от времени они смотрели друг другу в глаза так, словно кроме них здесь никого не было. Да на них и вправду никто не обращал внимания. Только Тёрбер некоторое время шел за ними, потому что он был так же влюблен, как они. Он догнал их и, словно на диковинную картину, уставился на темноглазую усталую красавицу. Лишь к концу дня он почувствовал голод и отправился в свой прежний ресторан. Здесь тоже почти ничто не изменилось.

Позднее он пошел осматривать новую часть города. Он шел медленно, оглядываясь, и в его памяти вставал город таким, каким он был прежде. Кое-что старик припоминал с трудом, но всё-таки многое ему удалось вспомнить. Квартал за кварталом поднимался город, исчезали пустыри, вырастали огромные бетонные здания, улицы превратились в широкие асфальтированные бульвары. Всё это было построено уже много лет назад, но для Тёрбера родилось только сейчас. Он начал осматривать всё по порядку.

Городской воздух казался ему особенным. Дело было вовсе не в заводском дыме или запахе бензина. Тёрбера покоряло биение напряженного пульса городской жизни. Песнь бетонных громад была так не похожа на песнь одетых лесом гор. Но песнь эта была песнью борьбы. Отражение этой борьбы он читал на лицах людей, которые ехали в переполненных трамваях, выходили погреться на солнышке. В голосе у них звенели песни и смех. Их подвижные лица отражали день и жизнь иначе, не так, как он привык наблюдать это в деревне. И от этого у него становилось тепло на сердце! Так удивительно красивы были эти люди. Они были частью единого целого, частью этого прекрасного города.

Под самый вечер он отправился пригородным поездом в горы, сошел у большого ресторана и занял столик. Он ни с кем не разговаривал, если не считать кельнера, обменявшегося с ним несколькими словами. Но ему казалось, что он близок со всеми, кто заполняет ресторан. Он чувствовал себя частицей этого праздничного сборища. Потом он взглянул вниз, на город, и у него перехватило дыхание. Здесь ему нужно было жить; пусть его даже и ожидали бы невзгоды, но только здесь, здесь! Он сидел и не мог налюбоваться картиной расстилавшегося перед ним города. Контуры тысяч крыш, гладкие шпили красивых церквей, огромные здания, громады заводов, школы, респектабельное здание университета, бульвары, парки, напоминающие цветущие букеты, — всё это было так просто и красиво! В это мгновение Тёрбер не согласился бы променять самое жалкое нищенское ложе здесь, в городе, на самую богатую усадьбу в долине.

Город раскинулся внизу, шумный и живописный. Его дыхание было исполнено удивительных звуков, и казалось, что его застилает дымка вечно горящего жертвенного костра. Мало-помалу шум стихал. Некоторое время с вершины горы всё было видно отчетливо. Но затем серая мгла стала окутывать город; она всё сгущалась. Это продолжалось несколько минут. Наконец где-то зажегся одинокий огонек, за ним — еще один. Потом огни стали быстро загораться один за другим, и вскоре весь город погрузился в море непрерывно движущихся сверкающих блесток…

Кельнер постоял некоторое время, глядя на безмолвного, пристально глядящего вдаль человека. Вдруг он увидел, что голова старика упала на грудь. Кельнер быстро приблизился, положил руку на плечо незнакомца и испуганно отпрянул. Потом наклонился и заглянул в остекленевшие глаза.

Тёрбера похоронили на кладбище, где покоились его родители. Мальчик его приехал издалека и стоял над могилой рядом с матерью.

Но одного они так никогда и не смогли понять: для чего он утаивал деньги, которые присылал сын?

«Ректор еще не пришел!» (Перевод Л. Брауде)

«Fred, where are you?»[19] — эта фраза знакома каждому школьнику Норвегии. Ее можно найти в учебнике английского языка для начинающих. А учебник этот написан ректором[20] Кнудом Олаи Брекке.

Несомненно, мы преисполнились бы еще большим уважением к Лайену, как называли ректора мы, ученики, если бы знали, что книга его переведена на многие иностранные языки и произвела переворот в области преподавания языка.