Без музыки

Я это знал и сам замечал порою, как, затронув в разговоре какую-либо личную тему, Полонов уже никогда к ней не возвращался. А если все-таки случалось повторение мысли и я решался напомнить, что однажды мы уже говорили об этом, лицо Полонова делалось замкнутым, он сразу терял интерес к беседе, ронял сумрачное: «Не помню». Начинал куда-то торопиться, что само по себе значило: встрече и разговору конец.

Мой собеседник ждал подтверждения.

— Да, — сказал я. — Это на него похоже. Это его стиль.

— Вот именно. Скажу вам больше: с тех пор он никогда — а разговоров у нас с ним было не счесть — не проявил интереса к семейной теме. Касалось ли это моей семьи, его, чьей-либо еще. Я даже полагаю, что эту историю о приемной дочери он выдумал, как бы пересказал мне вслух сюжет будущего сочинения. Я внимательно следил за его работами, искал подтверждения своей догадке. Но ничего похожего, даже отдаленно похожего найти не мог…

— Так в чем суть истории? — переспросил я.

Мой знакомый увлекся описанием собственного состояния и мог забыть главное, ради чего начал свой рассказ.

— А!.. — Он виновато заулыбался. — Конечно, конечно… Его друга убило случайно, в сорок четвертом. Наши заняли Бобруйск. И уже в освобожденном городе кто-то подорвался на мине. А Лерин отец оказался рядом. Осколок попал в горло. Он умер на руках у Полонова. Кровь никак не могли остановить И отец Леры, теряя сознание, карандашом нацарапал на клочке газеты: «Дочь и жена. Не оставь их. Она будет тебя любить. И лю…» На полуслове оборвались жизнь и запись. Он мне показал этот газетный клочок, испачканный кровью. Букв почти не видно, да и газета истлела совсем. Но он зачем-то хранил ее. Когда вернулся, узнал: Лерина мать погибла во время бомбежки. А дочь, дочь… Неизвестно, была ли она эвакуирована или погибла вместе с матерью. Четыре года он искал ее. Специально завербовался работать в Сибирь, объездил все детские дома. Нашел. Сам он женился позже. В семье Лера считается дочерью от первого брака.

— Какая теперь разница — приемная, родная?

— Не скажите. Три года назад умерла его жена. Не для кого не секрет: жили они сложно. Мужчина был он красивый, видный. Женщины его примечали, да и он не скупился на чувства. Несчетно раз уходил из семьи, несчетно раз возвращался. Те двое, ну… его собственные дети, сразу приняли сторону матери. Я не осуждаю Елену Андреевну, но она была несправедлива к Полонову. И дети заразились этой несправедливостью. К отцу их приводили только потребительские инстинкты: дай, купи, достань, устрой. Лера была другой. Неспокойная семья: вечно выясняли отношения, кого-то призывали в свидетели. Лера всегда оказывалась подле отца. Она не разделяла его симпатии, но она сочувствовала отцу, понимала его. И только благодаря ее влиянию он после непостижимых разрывов опять возвращался в семью. При всей неуемности своего нрава он был семьянином, любил дом. Как-то сын уехал в экспедицию. В ту пору случился очередной разлад, и Полонов с Еленой Андреевной жили порознь. Там, в Сибири, сына свалил холецистит. В общем, ничего страшного. Полонов узнал об этом от друзей и немедленно решил лететь в Красноярск. Та семейная ссора была нетипичной, ни одной из… Ходили слухи, что наконец получен развод и Полонов женится. Это было похоже на правду. Ну тут дама сердца взбунтовалась. Назвала затею с поездкой в Красноярск сумасбродной. Вопрос был поставлен ребром: или — или! Ночью он улетел в Красноярск. Прожил там месяц, пока сын не поправился полностью.

Увидев отца в больнице, сын, знаете ли, был раздосадован, выговорил отцу за излишнюю эмоциональность, назвал его поступок легковесным, сказал, что отец легко тратит деньги. «Было бы лучше, — заметил сын, — если бы рубли, которые затрачены на перелет и проживание здесь, ты переслал мне. Я бы нашел им удачное применение». А когда туда прилетела еще и Лера, с практичным и хозяйственным сыном случилась истерика.

— После этого он опять вернулся в семью? — спросил я.

— Да, он не умел ни уходить, ни возвращаться в никуда. Он как-то сказал: «Дом — моя точка опоры. Не будь его, я полетел бы в тартарары».

— Умер отец, умерла мать. Теперь их ничто не связывает. Каждый из трех заживет своей собственной жизнью.

— Вы не знаете частностей. Частности, уважаемый друг, очень важны. Именно сейчас все становится невероятно сложным. Существует завещание. Как говорится, есть повод для волнения. Половину наследства, право на издание и переиздание своих работ он оставил за Лерой. Не треть, а половину. А если учесть все — бери выше, — две трети наследства за ней.

— Значит, тому есть причина.

Мой знакомый стремительно повернулся, его глаза оказались совсем рядом. По тому, как живо они двигались, мне показалось, я ощущаю прикосновение взгляда к коже своего лица.

— Вы сказали… причина. Вы знаете эту причину?

Кажется, я его испугал. У него дергалась левая щека. Странно, но поначалу я этого не замечал.

— Я ничего не знаю.

Он недоверчиво покачал головой:

— Нехорошо. Я с вами так откровенен, а вы что-то скрываете от меня.