Без музыки

Полковник потерял интерес к ректору. Перевел взгляд на меня:

— Вы сказали, был разговор на заседании кафедры. Но помимо общих сведений существуют детали, частности. Кто-то любопытнее — знает подробности, кто-то безразличен к информации подобного рода. Попробуем разобраться, классифицировать ваших сотрудников на более информированных и менее информированных. Не конкретно, имея в виду данный случай, а вообще, согласуясь с личными духовными запросами каждого.

Полковник достал портсигар, поискал глазами спички.

Конечно, я знал о поступившей аппаратуре. Не припомню, кто именно сказал мне об этом, но я знал точно — аппаратура пришла. Мне подумалось, что своим признанием я как-то свяжу себя. Одним ответом не отделаешься. Последуют еще и еще вопросы, и уж тогда я помимо своего желания окажусь втянутым, захлебнусь в этом путаном, похожем на допрос, разговоре.

Я ничего не ответил, лишь выражением лица подтвердил свое незнание. Полковник держал зажженную спичку на уровне глаз. Я мог разглядеть, как колеблющийся огонь отражается в его зрачках. Его молчание было выжидающим, очень профессиональным.

— Разговор шел о том, что мы заказали. На выполнение заказа, даже частичное, нужно время. Скажем, год, а то и полтора. Поэтому неудивительно, что о разговоре все забыли. — Я на минуту задумался и сделал уточнение: — Я так думаю, что забыли.

— Но вы же сами сказали — этот год был особым.

— Да, академик говорил, что на этот раз у нас хорошие шансы. Академик — очарованная душа. Он так говорит всегда.

— Вы не ответили на поставленный вопрос. — Его взгляд будто прилип к моему лицу. Полковник чувствовал мое сопротивление, мое нежелание отвечать и все время старался опередить меня, не выпустить из разговора.

— На этот вопрос может ответить только заведующий кафедрой. Информация, как правило, исходила от него. Я уже сказал — сроки выполнения заявок соблюдаются редко. За этим надо специально следить. Я не следил.

— Ну хорошо, — сказал полковник, и все милицейское сопровождение разом поднялось. — Тогда до встречи в семнадцать ноль-ноль.

Сказал так, будто меня здесь не было и это не я только что возмущался и предупреждал, что назначенное время для меня неприемлемо.

Я решил смолчать. Я уже высказался и не давал повода считать, что я передумал.

Полковник угадал подвох в моем молчании и, уже протянув руку для прощания, примирительно заметил:

— Вы напрасно ведете себя так задиристо. Мы можем подумать, что вы умышленно не желаете нам помочь. — Он приглушенно хохотнул. Ему понравилось, как он сумел пригрозить, упрятав эту угрозу в шутку. Я понимал, что должен как-то прореагировать на его слова, но мне меньше всего хотелось объяснять причины своего поведения.

Ректор обнял меня за плечи. Экая эпидемия шутливости, все расположены шутить.

— Я думаю, — ласково рокочет ректор, — мы с Игорем Витальевичем договоримся.

Они со мной договорились.

С уходом милицейских чинов ректор стал менее ласковым. Сказал, что я компрометирую институт, веду себя вызывающе. Ректору показалось этого мало — он решил усилить терминологию:

— Если хотите, ваше поведение безрассудно и подозрительно.

ГЛАВА V

Они со мной договорились — я опоздал в загс.

Было без пяти шесть, когда я в панической спешке поймал такси.

Час пик. Улица, как лента гигантского конвейера, движется с секундными паузами. Каждый перекресток — испытание нервов. Еще две минуты, еще пять. Тротуары вскипают, лопаются, и масса людская стекает с них на мостовую. У станции метро муравьиное шевеление, станция как крепость в осаде, как Мекка, принимающая страждущих на моление.

Осознаю всю нелепость моих призывов — поднажать, подсуетиться. Стоим в нескончаемой череде сигналящих машин, и смрад выхлопного газа делает воздух сизым, и эта сизоватая мгла качается над извергающим жар машинным столпотворением. Час пик. Уже не властен над смятением, которое охватывает меня. С ужасом смотрю, как неумолимо движутся стрелки часов. Времени положено убывать, тратиться невосполнимо.

Но собственное ощущение противно привычному. То время, которому положено уходить и которое по истечении каждой следующей минуты становится прошлым, на самом деле не совершает этого превращения. Оно остается здесь рядом, оно остается настоящим, будто заведомо кто-то, умудренный опытом, ссыпает прошедшие минуты в одно место и напоминает, что этим минутам еще предстоит другая жизнь в настоящем на правах минут, часов моей вины. Я опоздал более чем на час.