Без наставника

— Ты видел что-нибудь, что позволило бы узнать, кто незадолго до твоего прихода занимался этим безобразием?

— Нет, я ничего не видел.

Грёневольд повернулся к директору.

— Вчера до двадцати двух часов мальчик был у меня, — сказал он.

Випенкатен резко выпрямился на своем стуле. Д-р Немитц тонко усмехнулся, глядя на изумленное лицо директора.

— Дворник показал, что видел Рулля раньше двадцати двух часов тридцати минут возле уже испачканной стены. Чтобы пройти от моей квартиры до школы, нужно двадцать пять минут при быстрой ходьбе. В портфеле, который имел при себе Рулль, не находилось, прошу мне поверить, ни банки с краской, ни кисти. Даже не пытаясь брать на себя роль детектива, я могу с высокой степенью вероятности сделать отсюда вывод, что мальчик не имеет отношения к пачкотне на стене туалета.

— Это еще не доказано! — сказал Гнуц несколько неуверенно и сделал себе какую-то пометку.

— Это был действительно не я, господин директор!

Гнуц не поднял головы от своих записей, а только сделал жест рукой в сторону Грёневольда.

— К пункту второму: расклеивание цитат! Вот передо мной твои высказывания, Рулль. Но прежде чем мы снова будем с тобой об этом разговаривать, я хотел бы знать другое: была ли непосредственная причина, повод, заставивший тебя повесить эти карточки именно вчера?

— Особого повода вчера не было. Я все время хотел это сделать. И с каждым днем это казалось мне все более необходимым.

— Доктор Мартин Рулль, — не выдержал Нонненрот.

Гнуц неприязненно посмотрел на него.

— А эти цитаты, Рулль, — сказал Грёневольд. — Почему ты выбрал именно эти цитаты?

— Ну, я думал так: скажем им однажды то, чему они нас сами учили, что мы читали на их уроках, но что они сами не принимают всерьез, по-настоящему.

— Кто это они? — спросил Хюбенталь.

— Наши учителя.

— Ты, очевидно, имеешь в виду господина доктора Немитца? — спросил Хюбенталь.

— Нет, ведь, по существу, так было почти на всех уроках!

— Я отказываюсь от комментария, — сказал д-р Немитц.

Гнуц кивнул ему головой.

— В этом нет никакой нужды, коллега!

— Итак, эти тексты вы читали в школе? — спросил Грёневольд.

— Мы все эти тексты читали в школе! У меня был в кармане еще один тезис: «Абсурдное не уничтожает человека, оно бросает ему вызов». Да, а абсурдное — это для нас школа.

— Ну, знаете ли… — сказал Випенкатен, но на сей раз не закончил фразу, а удовольствовался тем, что покачал головой, причем казалось, что он никогда уже не перестанет ею качать.

— Рулль, чего же все-таки ты хотел добиться своей акцией, если говорить конкретно? — спросил Грёневольд.

— Я думал, ну, теперь им придется с нами поговорить. Тут было только то, чему мы учились у вас. Да, и я надеялся, что у нас, наконец, будет шанс сказать, чего мы хотим.

— И о чем же вы хотели поговорить? — спросил Годелунд с искренним интересом.

— Ну, о школе без души, например.

— А скажи-ка, Рулль, — вмешался Харрах, — вы не думали при этом: «Ну, покажем же мы этим учителям! Поглядим, как далеко можно нынче зайти, оставаясь безнаказанным. Это будет провокация высший класс». Ну что, так было или не так?

— Нет. Мы от них ничего не хотели. Я ведь не сделал ничего такого… преступного, господин Харрах. А насчет провокации — да, я хотел спровоцировать их на разговор! Думал, а вдруг это будет иметь для школы какой-нибудь смысл. Я имею в виду настоящий смысл, который помогает жить, который дает возможность идти дальше.

— У вас есть еще вопросы, господин директор?

— Я уже сегодня утром спросил и услышал все, что хотел, коллега Грёневольд.

— Коллегия?

— Да, у меня есть еще вопрос, — сказал Йоттгримм. — Вы когда-нибудь пробовали нормальным способом затеять со своими учителями — как это лучше выразить? — разговор?

— Мы все время этого добивались, — сказал Рулль. — Уже несколько лет. И иногда нам кое-что удавалось. Например, в пятом классе нам удалось организовать семинар «Христианство и коммунизм». Было два занятия, а потом все полетело вверх тормашками.

— Почему? — спросил Йоттгримм.

— Ну, учитель истории, который у нас тогда был, просто не пришел. Он сказал, все равно от этого никакого проку никому не будет, ему, мол, лучше давать уроки отстающим, по крайней мере он сможет отложить что-нибудь на черный день.

— А я и сейчас считаю это абсолютным идиотизмом — обсуждать с пятнадцати-шестнадцатилетними недотепами проблемы христианства и коммунизма! — воскликнул Матцольф. — Мы в этом сами ничего не смыслим, что же говорить о зеленых юнцах.

— Это и мое мнение, — сказал Хюбенталь. — Пусть сперва как следует выучат таблицу умножения.

— Ну, а еще? — спросил Йоттгримм. — Рулль, какие еще у вас были попытки?

— Ну, в шестом у нас какое-то время каждую неделю были встречи в «Старом почтовом рожке». Это называлось «вечер установления контактов». Приходили двое-трое учителей и говорили, что они очень рады, что мы такие милые ученики и в этой затхлой атмосфере хоть как-то выражаем свой протест. А потом мы выпивали…

— Есть еще вопросы?

Никто не отозвался, и Грёневольд сказал:

— Благодарю вас.

Гнуц только теперь перестал делать записи.