С трудом открываю глаза и приподнимаюсь на локтях. После недавнего очередного оргазма едва удерживаюсь в таком положении, лежа на животе. Тело вибрирует, а из груди вырывается судорожный сип.
Похоже, мои голосовые связки накрылись и до завтра недоступны.
Краем глаза замечаю, что одеяло валяется на полу. Подкладываю под подбородок кисти и фиксирую голову, ибо позвоночник ушел в отпуск и отказывается ее держать. Влажные после душа и игрищ волосы ползут по спине и спутанным полотном валятся на подушку. Низ живота еще пылает от нашей несдержанности, а внутри стонет от свежих воспоминаний распирающего лоно огромного члена. Непроизвольно сглатываю. Чувствую, как в горле пересыхает от еще искрящегося на кончиках пальцев возбуждения.
Потому что мой взгляд пересекается с яркой зеленью сияющих в темноте радужек.
Олег лежит на спине. Закинув под голову руку, наблюдает за мной, а от изумрудного взора в груди ускоряется пропитанное насквозь нежностью сердце. В его глазах целый мир, который, наконец, больше не кажется непонятным.
Но самое главное, что в них я вижу свое отражение.
Большая ладонь ложится мне на щеку. Гладит, ласкает, дразнит, а у меня в голове — перекати-поле. Не хочу думать. Вообще ни о чем. Уже наступил новый, наполненный пиздецом день.
Но в нем, наконец-то, я счастлива.
Трусь восторженной кошкой и мурчу, когда твердые пальцы зарываются в волосы. Массируют ноющие корни, извиняются за причиненную боль. А мне плевать. Потому что я упивалась каждым моментом.
Страсть — это не то, за что нужно испытывать чувство вины.
— Нужно вещи завтра забрать, — кашляет, поджимая губы, и сводит брови.
Кладу ладонь на широкую грудь. Глажу твердые мышцы, повторяю пальцем узоры полюбившейся татуировки. Подушечки покалывает от исходящего от него жара. Идеальный. Был, есть и будет. Самый лучший для меня одной.
Мой.
— Шершнев, — смотрю укоризненно, а Олег страдальчески закатывает глаза. — Просто скажи это.
— Не понимаю, о чем ты, — хитро щурится.
Шлепаю по накаченной груди. Олег смеется и сгребает меня в охапку. Возмущенная до глубины души, старательно отстаиваю свою честь.
Нет, ну а что? Предыдущие сколько то там раз вообще ничего не значат.
Мы возимся в шутливой борьбе, пока Олег не прижимает меня к себе спиной. Кусает плечо, покрывает нежными поцелуями шею, а затем зарывается носом в волосы. С шумом втягивает мой запах, а от первобытного жеста внутри взрывается упаковка сладкой ваты. Чувствую, что несмотря на прошедшую ночь, каменный член снова упирается мне в спину и прижимаюсь сильнее к крепкому родному телу.
— Люблю тебя, принцесса, — шепчет, покусывая затылок. — Любил, люблю и буду любить, пока не сдохну. Довольна?
— Не совсем, — отзываюсь, загадочно растягивая слова.
Смеется, пока я выписываю узоры на загорелых руках.
— Снова не угодил?
— Ты кое-что забыл, — цокаю притворно и шлепаю по ползущей вниз по моему животу ладони. — Серьезнее, Олег Константинович. У нас разговор.
— Я так и понял, — кашляет, давясь от смеха. — Весь во внимании, Елена Семеновна.
Прочищаю горло и удобнее устраиваюсь в кольце его рук.
— «Любил, люблю, и буду любить до конца своих дней», — максимально серьезно скандирую, стараясь не рассмеяться.
— Я так и сказал, — бурчит, пытаясь добраться до груди.
Перехватываю руки. Я еще не наигралась, и, если честно, не успела перевести дух. Шершнев же сегодня, будто стимуляторов объелся. Нет, мне, конечно, очень нравится, но…
Должна же я завтра как-то ходить?
Вот и приходится идти на хитрость.
— «Даже не помню, кто была владелицей красных уебищных безвкусных ботфорт».
— Я даже не знаю, что такое ботфорты.
— «Моей любви не помешает никакая Марина», — с трудов уворачиваюсь от щекочащих ребра пальцев.
— Какая Марина?
— «И вон та красивая машинка во дворе принадлежит тебе, хватит таскаться на каршеринге, любимая. Нет, нет, не отказывайся, это все тебе. Прими подношения нижайшего раба своего».
— Так и знал, что тебе понравилась, — смеется, рассыпая ленивую негу по всему телу.
— Мне и Марина понравилась, а ты набрался совести когда-то трахнуть мою потенциальную подругу, идиот, — фырчу с легким привкусом ревности.
Хотя, ревновать, конечно, поздно. Видела уже, как Лева смотрит. Там в глазах чернота, в ушах гул, только что слюнями полы не моет. Нет вариантов у Марины. Еще чуть-чуть, и самое далекое, куда она сможет ходить из замка черного дракона — это в магазин за хлебом. И то, если в целом ходить сможем.
Знаем, плаваем. Очень нравится, к слову.
— Отлично, а я как раз думал, кого позвать к нам третьей, — хрюкает от распирающего хохота.
— Эй, ты что, бессмертием заболел?! — взвинчиваюсь за секунду. — Это что за шуточки, Шершнев?! Я же тебя убью, а труп отдам на растерзание Левицкому! Я с тобой разговариваю, эй!
Ржет и не стесняется, пока я пыхчу и выкручиваюсь из его хватки. Оседлав бедра, разъяренной львицей хватаюсь руками за мощную шею и трясу, пока Олег умирает от смеха. Даже слезы стекают из уголков глаз.
— Олег! Не смешно! — вскрикиваю обиженно, а он утирает стекающую влагу.