Винокуров поперхнулся и опять ушел вглубь. Ощутил пятками ил, резкую ломоту в мышцах. На дне озера били ключи, вот откуда этот колодезный холод. Оттолкнувшись, помогая себе руками, устремился наверх. «Побаловались и хватит», — подумалось ему.
Первое, что увидел старшина, выбравшись на поверхность, — радужно бьющие в глаза лучи солнца и стремительной тенью пробивающуюся через них моторку. Смахнув ладонью воду с лица, всмотрелся пристальней — так и есть: за рулем Шалдаев. Не подвел надежда-участковый! Успел забрать записку. За ночь добрался до озера, схоронился в камышах, ждал своей минуты.
...Осознав, что раскрыл себя, бывший сподвижник Степана Бендеры почернел от ненависти и отчаяния. С рычанием ухватился за борт теряющей ход лодки, попытался опрокинуть ее. Но Шалдаев, не применяя силы, легонько «вразумил» его тяжелым веслом. Подоспевший Винокуров подхватил обмякшее тело, и вдвоем они отбуксировали Ломанского к берегу.
Александр Филимонович наклоняется, срезает пристроившееся на пеньке возле муравейника семейство опят, кладет в полиэтиленовый пакет. Темно- синие тучи, отороченные поверху беловатой каемкой, заволакивают небо. Не иначе, быть ливню. По тому, как мозжили простуженные ноги, он это с утра чувствовал. Прапорщик еще раз окинул взглядом небо и по знакомой тропке направился домой. Военный городок был неподалеку, в каких-нибудь пятнадцати минутах ходьбы.
Над головой, в меднолистной кроне дуба точно кто выстрелил из духового ружья: па-а-ак! Это расстались с материнской веткой созревшие желуди. С дробным топотком упали они на землю. Там им теперь лежать долго. До поры, пока не выбросят навстречу солнцу, дождю и ветру новые побеги.
«Окончание любой, даже очень большой работы, — глядя на желуди, размышляет Винокуров, — всегда означает в жизни начало новой, не менее интересной и трудной...»
Хорошо думается в прибранном золотой осенью лесу. Где-то, сразу и не разберешь где, слышен негромкий, с тонким стеклышком в тоне, звук редко падающих капель. Винокуров знает: это в глубине оврага, из-под толщи потемневшей от времени известковой плиты пробивается наружу родник. Он еще так мал, что среди собратьев своих напоминает ребенка, который учится ходить. Однако малыш упорен. В метре ниже себя он сумел уже выбить в камне просторную чашу.
До краев наполненная прозрачной влагой, с годами она становится все обширнее, глубже. Чувствуется, там, в земных недрах, отделенная от солнечного света многометровой преградой, накапливается, живет, волнуется и действует неизбывная сила воды. Недаром вокруг, по склонам оврага, поднялся густой лес. Деревья знают, где им расти. Дайте срок, и родничок-капелька, охраняемый этой зеленой чащей, станет причиной рождения еще одного голосистого ручья.
А тот, конечно, не будет сиднем сидеть. Оглядится, окрепнет в родных пределах и захочет узнать, что же там, дальше? Пустится в путь. Неугомонной молодой энергией поделится в дальней дороге с другими ручьями. Вместе они доберутся до цели.
толикой своею подкрепят неспешную спокойную мощь матери Волги. С тихой благодарностью примет она эту помощь. Потому что сама берет начало из родника и не забывает об этом.Наталья резким движением задернула оконную штору. Она не могла больше смотреть на уныло моросящий дождь, на мутные лужи и голые, как будто ободранные неимоверных размеров граблями, деревья.
Надо сосредоточиться на деле.
Надо...
Эта тоненькая коричневая папка отталкивала: казалось, откроешь — и вырвется наружу визг свиней, отчаянный крик раненого человека.
У Натальи было такое ощущение, словно ей предстоит с головой окунуться в грязную жижу, но, преодолев в себе постыдную, как она считала, для. следователя брезгливость, откинула новенькую обложку папки. В ней было всего несколько листков.
Сообщение из больницы. В 20 ч. 47 мин. «скорой помощью» доставлены: Кедринцев Николай Михайлович, 39 лет, зоотехник, диагноз: резаная рана грудной клетки; Пастюхин Иван Митрофанович, 64 года, рабочий мясокомбината, диагноз: проникающее ножевое ранение поясничной области, алкогольное опьянение.
Госпитализированы в хирургическое отделение.
Протокол осмотра места происшествия Наталья отложила в сторону. Сейчас ее больше интересовали показания единственного свидетеля — Малинина.