Без права на жизнь

— Не верю я тебе, начальник. Водочке, верю и доверяю. У меня половина срока по изоляторам и Бурам.

Он поднял стакан и поднёс к глазам. Жидкость заблестела, и Череп облизнул сухим языком тонкие губы.

— Что хочешь от меня взамен?

— Условие простое, Череп. Ты способствуешь тому, чтобы все заключённые мирно разошлись по отрядам и дали моим людям пройти свободно в жилзону. Уже и так много ущерба нанесли. Мебель разбита, трубы разобрали, кровати и прочее. Ты же за это платить не будешь? А мне придётся со своего кармана всё это восстанавливать.

— Так у тебя карман, вон какой большой, а у меня маленький и кроме сигарет, там нет ничего. Мне надо подумать, — ответил после паузы Череп.

— Подумай, подумай, я своё слово сдержу, как офицер.

После слова офицер Череп рассмеялся.

— Когда это, начальник, офицеры взятки брали? Или ты думаешь, я не знаю твои тарифы по УДО и посёлку? Не смеши. Вымерли давно офицеры, как мамонты, ещё во времена семнадцатого года.

— Череп, я едва сдерживаю Киев. Ещё вчера хотели ввести войска. Но я взял ситуацию под свою ответственность. Ты понимаешь, что спецназу по барабану в кого стрелять и убивать. Подумай о людях. Если не примешь моё предложение, пеняй на себя. «Крытая» тебе обеспечена до конца срока. Будешь по закону отвечать за бунт, как зачинщик. И надзор, после освобождения. Если доживёшь на «крытой» до этого самого освобождения. Там знаешь сколько «сухарей», и «пришляков»?[2] Вмиг подставят на перо.

— Не пугай меня, пуганный твоими соплеменниками. И не такое видел. Ты дело моё читал? Про «Белый лебедь» знаешь? Я там был в девяностых. Так вот, этот пионерлагерь, с твоим хвалённым спецназом, хрень собачья. До завтра подумаю и приду с ответом. Только начальник, не купил ты меня за свободу. Не-а, мне по одному месту и посёлок твой, и прочая лабудень.

— Так что тогда?

Голос Стрельцова был озабоченным. Он увидел, что Череп не поверил в его обещания, а это грозило полным провалом в переговорах.

— Нельзя, чтобы люди пострадали. Поэтому до завтра будет тишина, и своим прикажи, чтобы не совались понапрасну. Жечь и крушить ничего не будем, гарантия. Всё, я пошёл.

И не дожидаясь ответа Стрельцова, громко хлопнул обшарпанной дверью.

Глава 15

Никита оказался на редкость квалифицированным специалистом. Быстро перевязал Михо, сделал укол и оставил таблетки. Я наблюдал за его работой и благодарил небо, что так всё складывалось. Мне не хотелось с позором возвращаться обратно, и тем более бросать Михо на произвол судьбы. В чём-то он мне был глубоко симпатичен, общее дело, как и беда, крепко сплачивает людей, делает их ближе. А я уже считал Михо своим напарником. Провожая Никиту до дверей, я в двух словах объяснил ему ситуацию. Парню было лет тридцать пять, и он понимающе кивал. Сквозь толстые линзы очков на меня смотрели добрые глаза и, пожимая руку на прощание, он сказал:

— С Вашим другом, Михаил, всё будет в порядке. Сейчас он уснёт, и до утра его лучше не беспокоить. Я оставил лекарство, пускай утром примет две таблетки, и вечером тоже.

— Как Вас отблагодарить?

— Не стоит. Мне достаточно того, что рассказал Николай Павлович. Если снова понадобится помощь, зовите.

Я закрыл дверь за Никитой, предварительно проверяя подъезд. Там никого не было. Создавалось впечатление, что весь дом пустой. Вернувшись, я увидел на столе самовар, печенье и варенье. Жена Николая Павловича продолжала хлопотать, а он сидел за столом и что-то записывал в тетрадь. Заметив моё присутствие, улыбнулся и показал рукой на свободный стул.

— Не стесняйтесь, друг мой, будьте как дома.

— Вы одни живёте? Соседей нет?

— Увы, Михаил, война. Люди прячутся, живут в подвалах и бомбоубежищах. Там гораздо спокойнее, чем в квартирах. В любой момент могут ворваться немцы — ограбить, убить.

— Я понимаю.

Его жена налила мне чай в пузатую чашку, и подвинула блюдечко с вареньем.

— Странный чай, — сказал я, делая глоток.

— Морковный, чёрного чая мы уже давно не пили. Зато полезный. Берите варенье, малиновое. Это Машенька ещё до войны сварила. Мы его держим для особых гостей. Наш НЗ — неприкосновенный запас.

Он улыбнулся и снова углубился в тетрадь.

Варенье было изумительным, сладким и пахнущим лесной ягодой. В жизни ничего не пробовал более вкусного. Жена Николая Павловича это заметила, и на щеке её появился румянец.

— Очень вкусное, объедение. Что Вы пишите, Николай Павлович? Если не секрет.

— Это моя старая привычка, Михаил, ещё со времён преподавательской работы. Кое-какие мысли приходят в голову, и я стараюсь их записать. Надеюсь, что со временем это пригодится. Война закончится, и людям нужно будет строить мирную жизнь, начинать с нуля.

— Вы правы. Верите в победу Советского народа?

Он внимательно посмотрел на меня и улыбнулся.

— Даже не сомневаюсь, друг мой. Сколько ещё ждать, это второй вопрос, и доживём ли мы с женой до окончания войны. Но это случится, обязательно. По-другому просто быть не может. Зло обязательно должно быть наказано самым жестоким образом.

— Скажите, Вы не знаете, где находится в городе тюрьма?