Без приглашения

Со временем она смирилась с тем, что приручили дракона. А потом смирилась и с тем, что нет больше дракона, вместо него появилась другая, более тихая машина — тепловоз. Ханича видела автомобиль, автобус, самолет, вертолет. Привыкла. Поезд, в котором по железным рельсам приезжает одновременно так много людей, она представить не может. Но больше всего удивляется — как так сын ее берет у людей чемоданы, переносит с места на место и получает за это деньги? Каждый раз и за обедом, и за ужином Ханича расспрашивает:

— Люди его зовут или он сам к ним подходит?

— Его зовут те, кому трудно нести, — женщины и слабосильные мужчины.

— Больные?

— Бывает, что и здоровые.

— Если больные — даром надо помогать. Если здоровые — пусть сами несут…

Она говорит и качает головой, не верит, что младший ее сорокапятилетний сын Габиб честно зарабатывает свой хлеб.

Ханича подымается затемно, доит корову, приносит и ставит на стол рядом с кипой тетрадей глиняную плошку с парным молоком. Я не люблю парное молоко, не пью, она все равно приносит. Я прошу не стирать мое белье — все равно стирает. Она добрая. Узнала, что нет у меня ни одного широкого, ниже колен платья — принесла от соседки:

— Ее дочка Асият три года как померла от чистой болезни. Платье зря лежит — возьми, в их семье нет женщин, которым годится.

Я не взяла. Ханича сказала:

— Правильно — не берешь, я тоже не люблю, когда люди дарят, будто у меня нет, на что купить. Сыновья мне присылают: старший двадцать, младший тридцать рублей каждый месяц. Не пойму только, чем мой Габиб зарабатывает — неужели, правда, носит чужие чемоданы?..

Сейчас Ханича храпит за переборкой, а я пишу дневник. Зачем, для кого пишу? Для кого ношу чемоданы?..

Вот что было вчера в гулкой пустой школе, когда ушли из учительской все, кто мог бы меня хоть взглядом поддержать.

Башир Ахмедович попросил остаться. Громко сказал, чтобы все учительницы слышали:

— Кавсарат Самадовна!

— Слушаю вас…

— Помогите кое в чем. Задержитесь, когда все уйдут. Такова необходимость.

И все ушли, а я осталась.

Он пошелестел бумагами и, не глядя на меня, сказал:

— Накопились факты. — Вздохнул, повернулся ко мне лицом: — Предварительный разговор.

Смеркалось, за окном падали снежинки. Первый нежданный снег ложился на зеленую листву, и мне хотелось выбежать, скатать снежок, завизжать от восторга. Но грозила крутая желтая гора напротив. Ветер сдувал с нее снег. Голая, желтая, на ней ничего не росло, как на лысине Башира Ахмедовича.

— Сядьте! — сказал Башир Ахмедович. — Сядьте и слушайте. Хотя еще рано. Я не торопился бы. Но…

— Что рано? — спросила я наивным голосом.

— Рано обобщать. Как правило, такое собеседование провожу к концу первой четверти. Вы нуждаетесь. Иду навстречу…

— Сидя идете?..

Он вскинул на меня глаза, полные печали:

— Кавсарат Самадовна. Неужели? До сих пор? Вы школьница? Перестанем играть в куклы. Вы молодая, но и я молодой завуч.

— Молодой?

— Самый молодой во всем районе…

Я с ужасом увидела, что он и впрямь молодой. И лысина у него молодая.

— Говорят, люблю читать проповеди…

— Говорят, — согласилась я и села на пыльный диван.

— А как вы относитесь к фактам? — спросил Башир Ахмедович.

— С уважением, — ответила я.

— Вот факты, — сказал он. С этой минуты он уже говорил тоном жалостно-поучительным. Так, наверно, мастер на заводе, или в швейной мастерской, или в балетной школе говорит новичку, что тот не оправдал его надежды — толку от него не будет. И все-таки он, мастер, полагает нужным сделать последнюю попытку в надежде, что удастся повлиять, помочь, указать, исправить. Я хорошо поняла: Башир Ахмедович успел за этот сравнительно короткий срок меня возненавидеть. Поняла я еще и то, что я ему понравилась и он знал, что пытаться ухаживать бесполезно. Это выглядит странным и самонадеянным — даже думать, что какой-то мужчина смотрит на тебя не только как на сотрудницу, а еще и как на женщину. Но всякая женщина, и всякая девушка, и даже девочка чувствует, если понравилась. Она позволяет себе больше, чем другая. Честное слово, я до сегодняшнего дня, до этого вызова считала его пожилым. Да ведь и не то — он виделся мне человеком без возраста. И ни на одну минуту не могла забыть, что он мой начальник, духовный руководитель. Не было простоты в наших отношениях, каждая встреча, каждый мимолетный разговор происходил с натугой.

— Вот факты, обдумайте их, — повторил он.

— Обдумаю, — сказала я, едва ли не кокетливо, глядя ему прямо в лицо.

— Вы повесили в учительской зеркало! — В его устах это звучало как обвинение.

— Повесила, — сказала я. — Мне помог это сделать завхоз.

— Вы повесили зеркало, не сказав ничего мне.

— Этот факт имел место, — оказала я.