Читаем Без приглашения полностью

В дневнике это выглядит смешно. Я шла на рожон. Я его злила. Знала: он вынужден перевоспитывать строптивую. От молодого специалиста непросто избавиться. Предстоит длинная переписка с районо, с министерством. Все должно быть мотивировано, обосновано. Надо присовокупить мнение треугольника, решение педсовета. Но самое главное — он воображал, что я хочу вернуться из Лайлы в город. А я хотела тут остаться и работать. И не только сохранить свою свободу, но и научить свободе и простоте мальчиков и девочек, которые в этом году получают аттестат зрелости. Я о зрелости их думаю, об истинной зрелости, которая должна быть равной и в Москве, и в Махачкале, и в ауле.

Лампа коптила, кажется, кончился керосин. Надо было снять стекло, я обожгла пальцы. За стеной монотонно храпела Ханича. Мне было душно. Я сидела в ночной рубашке. Первый раз увидев меня в ней, старая Ханича удивилась: «Значит, и у тебя есть длинное платье?» Задув огонь, я почувствовала острый запах керосинового чада. Здесь нет форточки. Задыхаясь, босиком пробежала через комнату Ханичи, отворила дверь и полной грудью стала дышать дивным морозным воздухом. Так простояла я несколько минут на крыльце, продрогла, оледенела, но мне было хорошо, не хотелось возвращаться в прокопченное помещение… Но явилась мысль: «Я вся в белом, меня видят… может быть, кто-нибудь заметил… — опять начнутся сплетни».

Снова усевшись за стол, я обрезала и зажгла фитиль, насунула остывшее стекло и торопливо принялась записывать продолжение разговора с Баширом.

Завуч (спешил меня уличить и урезонить): Снова обратимся к фактам. Прошу не перебивать. Факт с зеркалом, факт со скалой, факт с переодеванием, — о нем мы не говорили и говорить не будем, хотя вы явно превысили свою власть, а это карается законом… Нет-нет! — едва ли не закричал он. — Я не позволю перебивать, пока не выскажу все… Вы не верите в мою доброжелательность, находите меня глупцом… Последний раз обращаюсь к вашему педагогическому и человеческому такту. Позавчера вечером что было?

Он так многозначительно произнес эту фразу, с таким страданием в голосе, что я лихорадочно стала вспоминать, но не могла вспомнить ничего удивительного, а тем более компрометирующего.

Завуч: Идя навстречу вашим привычкам, я сказал «вечером». Но это была ночь. В Лайле двадцать два часа — ночь. Что значит полночь, вы помните? Отвечайте без фокусов. И в русской, и в нашей литературе, и в сказаниях народных что означает полночь?

Я не могла понять, какова причина столь глубоких переживаний завуча. Попробовала быть простой и точной.

Я: Полночь — это двенадцать часов, или, как теперь принято выражаться, ноль-ноль часов ноль-ноль минут.

Завуч: Кавсарат Самадовна! Раз и навсегда усвойте: полночь в ауле — это половина ночи, середина ее. Не знаю, как вы относитесь к Гоголю, но в его произведениях ведьмы собираются на шабаш точно в полночь. Обратите внимание: я перешел на язык литературы. Так вот, двадцать два часа в Лайле не вечер, а уже ночь. Правда, многие еще не спят. Но улица пуста.

Я: Улица пуста.

Завуч: Что можно делать в это время на пустой улице?

Я: В хорошую или плохую погоду?

Завуч: В дождь.

Я: Ой, Башир Ахмедович, да вы просто чудак. Все, все вспомнила. Я гуляла.

Завуч: Гуляли?! Знаете ли вы, что ни один человек в ауле не поверит, ни один судебный заседатель не поверит, что женщина, да еще молодая, в такое время одна гуляет… Что с вами делать? Из окон все видели: приезжая учительница ходит туда-сюда по улице. Переполошила всех.

Я: Тем, что гуляла?

Завуч: Тем, что ходили туда и обратно: никто не мог понять, куда вы идете. Одни говорили: «У нее болит зуб». Другие: «Болит живот». Но вы не держались за щеку и не сгибались от боли. Весело прохаживались. Туда-сюда, туда-сюда. Да еще пританцовывали. А потом?

Я: В том, что вы говорите, есть правда.

Завуч (с гордостью): Я всегда говорю правду.

Я: Если б я была парнем, влюбленным мальчишкой с чунгуром в руках и ходила без цели, все бы сказали: «Этот бездельник влюблен, никому не дает покоя».

Завуч: Вот все и решили, что вы влюблены. А потом вы зашагали в сторону бывшей женской мечети, где теперь у нас клуб…

Я: Оттуда были слышны звуки рояля.

Завуч: И вошли в клуб, да?

Я: Вошла.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том II
Том II

Юрий Фельзен (Николай Бернгардович Фрейденштейн, 1894–1943) вошел в историю литературы русской эмиграции как прозаик, критик и публицист, в чьем творчестве эстетические и философские предпосылки романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» оригинально сплелись с наследием русской классической литературы.Фельзен принадлежал к младшему литературному поколению первой волны эмиграции, которое не успело сказать свое слово в России, художественно сложившись лишь за рубежом. Один из самых известных и оригинальных писателей «Парижской школы» эмигрантской словесности, Фельзен исчез из литературного обихода в русскоязычном рассеянии после Второй мировой войны по нескольким причинам. Отправив писателя в газовую камеру, немцы и их пособники сделали всё, чтобы уничтожить и память о нем – архив Фельзена исчез после ареста. Другой причиной является эстетический вызов, который проходит через художественную прозу Фельзена, отталкивающую искателей легкого чтения экспериментальным отказом от сюжетности в пользу установки на подробный психологический анализ и затрудненный синтаксис. «Книги Фельзена писаны "для немногих", – отмечал Георгий Адамович, добавляя однако: – Кто захочет в его произведения вчитаться, тот согласится, что в них есть поэтическое видение и психологическое открытие. Ни с какими другими книгами спутать их нельзя…»Насильственная смерть не позволила Фельзену закончить главный литературный проект – неопрустианский «роман с писателем», представляющий собой психологический роман-эпопею о творческом созревании русского писателя-эмигранта. Настоящее издание является первой попыткой познакомить российского читателя с творчеством и критической мыслью Юрия Фельзена в полном объеме.

Леонид Ливак , Николай Гаврилович Чернышевский , Юрий Фельзен

Публицистика / Проза / Советская классическая проза
Чистая вода
Чистая вода

«Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…» Вознесенский, Евтушенко, споры о главном, «…уберите Ленина с денег»! Середина 70-х годов, СССР. Столы заказов, очереди, дефицит, мясо на рынках, картошка там же, рыбные дни в столовых. Застой, культ Брежнева, канун вторжения в Афганистан, готовится третья волна интеллектуальной эмиграции. Валерий Дашевский рисует свою картину «страны, которую мы потеряли». Его герой — парень только что с институтской скамьи, сделавший свой выбор в духе героев Георгий Владимова («Три минуты молчания») в пользу позиции жизненной состоятельности и пожелавший «делать дело», по-мужски, спокойно и без затей. Его девиз: цельность и целeустремленность. Попав по распределению в «осиное гнездо», на станцию горводопровода с обычными для того времени проблемами, он не бежит, а остается драться; тут и производственный конфликт и настоящая любовь, и личная драма мужчины, возмужавшего без отца…Книга проложила автору дорогу в большую литературу и предопределила судьбу, обычную для СССР его времени.

Валерий Дашевский , Валерий Львович Дашевский , Николай Максимович Ольков , Рой Якобсен

Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная проза