Без приглашения

Кто берется за все сразу,
Теряет серп в неубранной пшенице,
Оставляет косу среди некошеной травы.
Если будешь смотреть на многих,
У такого молодца, как ты,
Любовь затеряется на полдороге.

Я думала, Хартум не услышит слов частушки. Так оно чаще и бывает — танцор следит не за словами, а только за мотивом. Но вот, кончив танец, он взял чунгур, и задумавшись, начал его настраивать. Я, признаться, пожалела, что затронула Хартума в своей частушке. Теперь он мне будет мстить. А сочинять он мастер. Всем известен его острый язык.

Сделав гармонисту знак, чтобы тот замолчал, Хартум ударил по струнам и запел:

Айша — что зеленый шелк,
Марьям — сахарное сердце,
Патимат — гроздь винограда…

Я думала — сердце мое перестанет биться. Эти три девушки стояли справа от меня, сейчас моя очередь. Ну уж обо мне Хартум, конечно, пропоет такое, что я не вытерплю!..

Подумать только! Хартум будто забыл мое имя, не заметил меня — перешел, перескочил, как через пустое место. Он стал перечислять девушек, что стояли слева:

Хадижат — что шелковица,
Зейнаб — рослая черешня,
Бика — будто ночь любви!
Как радостно смотреть на вас,
Как приятно воспевать вас
И вашу красоту!..

Я ждала, что заденет или обидит меня словом этот крикливый петух. Он хуже сделал — умолчал, не заметил. Можно ли мириться с таким оскорблением? Захотела сразу же побить его, но немножко подумала и решила, что на хитрость надо хитростью отвечать, на презрение — презрением. Шепнула подружке, той, что стояла справа от меня:

— Если позовет тебя Хартум танцевать, не соглашайся.

И тут как раз он протянул ей палочку. Она отказала ему, сославшись на нездоровье:

— Голова болит, Хартум.

Подумайте — ему бы просто передать палочку мне, так нет — он уговаривать ее стал пройти с ним хотя бы один круг. Упрашивал, будто и нет никого рядом. Я толкнула его и завопила:

— Прочь отсюда, безусый! Уходи от нас, безрогий козлище! Сам с собой танцуй на бугорке или где-нибудь на скале подальше от нас…

Я громко ругалась. А он? Он смотрел на меня, будто ничего и не случилось, будто не бранила его, а ласкала. С ясной улыбкой подошел ко мне. Ненависть моя перехлестнула через край. Захлебываясь от злости, я стала колотить Хартума по спине, по плечам, по голове.

— Девушки, — приглашала я своих подруг, — бейте, лупите проклятого, чтобы не смел нас дразнить, чтобы навсегда разучился потешаться над нами!

И что же он?

— Сильнее не можешь, а, Мадина? Вот сюда ударь, здесь почеши.

Он опустился передо мной на колено, поднял голову и так смотрел, так смотрел лакированными своими глазищами… И так белое лицо его зарумянилось, что я не выдержала — спряталась за подругами: плечи мои стали дрожать от обиды и беспомощности.

— Что с тобой? Что с тобой, глупая? — шептала мне на ухо подружка моя Патимат. — Как можешь плакать? Любит, любит тебя Хартум.

— Не нужен он мне ни капельки!

— Неправда. Ой, неправда, вы оба без ума друг от друга.

— Ах, ну что говоришь! Если он меня любит, почему не танцует со мной?

Подруга моя всплеснула руками:

— Как не танцует? Мы все видели, наглядеться не могли.

— Ни разу, нигде, никогда Хартум не пригласил меня на танец. Клянусь дружбой, что не вру!

Патимат фыркнула:

— Еще называешься лучшей моей подругой…

— Когда же он мог со мной танцевать? Ну скажи, если ты знаешь, скажи, Патимат!

— А на свадьбе Каймараса? Думаешь, одна ты знала, что в маске шута с тобой выплясывал Хартум? Вы так хорошо станцевались, что я решила — не первый раз выступаете вместе. Может, и правда вы с Хартумом втайне от всех репетицию устраивали в горах?

Вот когда я обомлела. Так посмотрела на подругу, что она не выдержала, расхохоталась.

Вот когда я поняла: все знали, одна я не знала, что на свадьбе Каймараса танцевал со мной Хартум. Ай да, да!.. Слезы обиды и счастья перемешались — получилась успокаивающая смесь. Я почувствовала, что губы мои складываются в улыбку.

Узнав, что Хартум ко мне неравнодушен и одна я виновата в том, что мы все еще далеки, я решила поискать его и подарить ему благосклонный взгляд.

Искала-искала, смотрела-смотрела — пропал Хартум! Кого ни спрашивала, никто не знал, где прячется этот чудак. Уж не обиделся ли на меня?

Мы уже возвращались с праздника и прошли горный поворот, названный за длину Тещиным языком, а Хартума никто так и не видел. Тут мы решили сделать привал… Правду говоря, молодежь не могла согласиться, что праздник кончился и пора домой. Только остановились — сняли мучалы и кутки, наполненные «глазной водой», а парни взялись за чугуры. Как вдруг кто-то закричал:

— Смотрите-ка, смотрите!

— Что? Что?

— Вах!

— Ай, пляшет!

— Кто это?

— Неужели не видите — Хартум. Кто же еще!