Без прощального письма

– Помнишь, Мона сказала, что иногда на чердаках живут бомжи?

Илона только рукой махнула.

– Может, это Рудин или его убийца? Там есть что-нибудь ценное?

– На чердаке? Ценное? Ты чего, Доротея! У меня даже в доме ничего ценного нет. Всякое барахло, прабабушкины бумаги, поломанная мебель. Выкинуть жалко, все туда. Накопилось за сто лет. Ничего, зато теперь разгребу. Очень отвлекает от дурных мыслей. Там прабабушкины рисунки… Я даже не подозревала! И кресло с автопортрета. Бабушка Аня собиралась перетянуть… – Илона помолчала, потом предложила: – Может, вина? Шеф в отгуле, народ расслабился. Тем более настроение хреновое. Красного?

Доротея кивнула.

– Как твой Мотя? – спросила Илона, отпив из бокала. – Не признался насчет жены? Ты хоть сказала ему, что приносила картошку?

– Не сказала. Он устроил мне выволочку за отчет, представляешь? Опоздала, не включила, две цифры неправильно посчитала, не представила правки. Нахмурился, цедит сквозь зубы, смотрит мимо. Мо́рон! Чтобы я еще когда-нибудь поперлась к нему в больницу? Фигушки! Пусть жена бегает. Хотела бы я на нее посмотреть!

– Мо́рон?

– Придурок по-чешски.

– Кстати, как твой Милош? – вспомнила Илона.

Доротея смутилась. Она так и не решилась признаться подругам насчет любимого человека, стыдно было. Ни Илона, ни тем более Мона ничего до сих пор не знали. Так, в общих чертах. Встретил, любит, с риском для жизни убыл в «горячую точку». Мона волновалась, пыталась вытащить из нее детали, задавала наводящие вопросы, но Доротея была тверда: любит, гуляли по вечернему городу, убыл в «горячую точку». Все.

– Милош не звонил? – повторила Илона. – Не собирается к нам?

Доротея хотела соврать привычно о командировке в «горячую точку», но язык не повернулся. В глазах защипало, лицо покраснело и сморщилось, и она, к изумлению Илоны, расплакалась.

– Погиб?! – ахнула Илона. – Когда?

И тут Доротею прорвало. Захлебываясь слезами и всхлипывая, шмыгая носом и заикаясь, она выложила подруге печальную историю их с Милошем любви. Илона только ахала.

– Понимаешь, это все дуреж, никаких «горячих точек»! Все наврал! Жена и двое детей! Клук а холка! Мальчик и девочка! Сидит с детьми, жена у мамы, мама сломала ногу. А я, как дура, схожу с ума, ночью реву в подушку, не могу остановиться, днем жду звонка! Говорит, ко мне нельзя, там друг с девушкой попросился пожить, представляешь? И я поверила! Дура! Трижды дура! Он такой… деликатный, воспитанный… Говорит, Дорка… Он меня Доркой называл. Дорка, говорит, почему не сказала, что приедешь? Ко мне нельзя, пустил пожить друга, он ушел от жены. А ты пока поживешь у еще одного друга, Густав называется, одноклассник, хороший парень. Он согласился. А я завтра позвоню. – Доротея высморкалась в салфетку. – Понимаешь, Илон, он до смерти перепугался, боялся, что узнает жена, а сказать не посмел. Спихнул меня этому Густаву… И это мужик? Это мужик, я тебя спрашиваю? Где они, эти мужики?

– Мона говорит, что их повывелось, – сказала Илона.

Девушки рассмеялись.

– А на другой день позвонил, у меня, говорит, срочная командировка, не могу сказать куда, сама понимаешь… Я такой счастливый, но должен ехать, вельми шпатне. Это значит, очень плохо, я потом посмотрела в словаре. Прямо сейчас, говорит, самолет, когда вернусь, не знаю. Звоню из аэропорта. И я опять поверила! Ну, не дура?

Вопрос не требовал ответа, и Илона промолчала. Доротея вздыхала и осторожно промокала глаза салфеткой.

– А этот Густав… что за человек? – спросила Илона.

– Хороший, наверное. Работяга, инженер-строитель, уходил в шесть, возвращался в девять, причем сильно теплый. Я готовила ужин, он ел… заглатывал, но при этом пользовался ножом и вилкой, представляешь? Молчал. Здоровенные ручищи, плечи косая сажень, рост под два метра. А на третий день не выдержал и сказал, что Милош ко́зэл и мо́рон! И про жену и детей сказал. И никуда он не уехал, сидит дома с детьми. Дети маленькие, шесть и восемь лет. И вечно у него проблемы с бабами, еще со школы… Представляешь?

– Почему же ты сразу не сказала? – воскликнула Илона. – Я думала, у вас все супер. Он к тебе не приставал? Этот Густав?