Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

Как-то в период весенней Лейпцигской ярмарки один из наших сотрудников был направлен вместе с оперативным водителем на встречу с ценным источником из числа западных фирмачей. Успешно проведя встречу и получив интересный материал, этот сотрудник, имея некоторую слабину в обращении с рюмкой, решил отметить вместе с шофером удачную работу, и, найдя укромное местечко в лесу под Лейпцигом, они предавались в течение двух дней пьяному веселью. Так и провели двое суток — днем пили, а ночью «конспиративно» отсыпались в машине. На третий день придя в себя, он вспомнил, что в конце этого дня в Берлине у него не менее серьезная, чем в Лейпциге, встреча с агентом из Западного Берлина. Строго предупредив шофера и «под пытками» не выдавать происшедшее, они, совершив на бешеной скорости прыжок Лейпциг — Берлин, буквально ворвались в город и успели-таки вовремя подъехать к зданию «Культур-бунда», что на Отто-Нушкештрассе, где и произошла встреча с агентом. Тут-то и произошла непростительная для опытного оперработника ошибка — он отпустил машину. Чувствовал он себя неважно, хотя и был крепким и сильным физически человеком. Вскоре собеседник понял, что его шеф и руководитель мертвецки пьян и вот-вот свалится и заснет. И вот тут уже и агент поступил непродуманно. Вместо того чтобы довезти своего куратора до дома, то есть до огороженной и охраняемой части района в Карлсхорсте, где тогда проживали почти все советские граждане и где размещались представительство КГБ, военная комендатура и другие военные учреждения, агент посадил шефа в такси и отправил его одного. Тот по дороге заснул, да так крепко, что, подъехав к пропускному пункту и не добившись от бормотавшего что-то русского ничего вразумительного, немец — шофер такси сдал его подошедшему советскому военному патрулю. Финал известен. Обнаружив в карманах у спящего советские документы, военные передали его дежурному аппарата КГБ.

Последовали письменные объяснения, в которых вообще отрицалась какая-либо вина, тем более двухдневная пьянка, а все сводилось к тому, что ему стало нехорошо после встречи уже в Берлине. Александр Михайлович лично допросил обоих. Оперработник как-то сразу же сник и, уже не сопротивляясь, выложил все как было генералу, написав откровенное объяснение. Ну а водитель, памятуя указание своего непосредственного оперативного начальника, продолжал упорно сопротивляться, отрицая «пьянку», утверждая, что тот был трезвый и, вероятно, опьянел уже после встречи с человеком в Берлине, так как много работал в Лейпциге, не спал две ночи, смертельно устал, ну и т. д. и т. п., то есть то, что он уже писал в объяснении. Рассвирепевший генерал буквально рявкнул на шофера: «А это ты видел? Читай!» — и ткнул ему под нос вторичное объяснение виновного, где была уже правдиво и в деталях описана вся «эпопея». Картина, как мне позже рассказывали присутствовавшие при этом свидетели, была более комичная, чем грозная: сидящий на табурете в комнате водителей (да, именно в комнате водителей, куда и пришел генерал) маленького росточка шофер, в прошлом танкист-фронтовик, кавалер трех орденов «Славы», крепко вцепившийся в края высокого табурета обеими руками и с не достающими до пола ногами, глядит снизу вверх в глаза стоящему перед ним высоченному и разъяренному до предела Александру Михайловичу, который держит перед лицом водителя объяснение оперработника. «Читай, если не можешь сам сказать!» — говорит генерал, и маленький человек на табурете переводит свои ясные, светлые и такие правдивые глаза сначала на бумагу, а прочитав ее, вновь смотрит в глаза генералу и четко произносит: «Я выполнял указание своего прямого начальника». — «Вот дал бы тебе сейчас! — в сердцах произносит генерал, взмахнув перед носом не моргнувшего и глазом водителя кулаком, — да отвечать за тебя не хочется, а надо бы вздуть!» И бросил кадровику уже на выходе из комнаты: «Оперативного сотрудника немедленно откомандировать в Москву и уволить, а водителя пока на год оставить!» В этом был весь генерал, по достоинству и предельно четко оценивший все происшедшее.

Александр Михайлович, наверное, крайне редко менял свои решения, но на этот раз сдался. Уверен, что в изменении решения об увольнении из органов госбезопасности и в переводе провинившегося из Первого главного управления во Второе (контрразведку) сыграло не только то обстоятельство, что речь шла об очень опытном и квалифицированном сотруднике-фронтовике, — определенную роль имела просьба товарищей, обратившихся к генералу с ходатайством оставить на работе этого сотрудника, а самое главное — за него замолвила слово по просьбе одного нашего работника жена генерала Ирина Александровна.