Без семьи

— Да, мой маленький Рене. — Раз, когда! я была в чулане, к нам вошел какой-то незнакомец. Барберен был дома. «Вас зовут Барберен?» — спросил этот человек. «Да», — ответил Жером. «Это вы нашли ребенка в Париже, на улице Бретель, и взяли его к себе?» — «Да». — «Где же этот ребенок теперь?» — «А вам на что знать?» — спросил Жером.

Я внимательно слушал этот рассказ, не спуская глаз с матушки Барберен.

— Ты знаешь, — продолжала она, — что из чулана слышно все, что говорят здесь, но когда я вздумала подойти к самой двери, чтобы было еще слышнее, то нечаянно наступила на сухую ветку, и она хрустнула у меня под ногою. «Тут кто-то есть», — сказал незнакомец. Оба они вышли, а часа через три Жером вернулся один. Я стала расспрашивать его, но он сказал только, что не этот человек твой отец, но что он разыскивает тебя по поручению твоей семьи.

— А какая у меня семья? — Есть у меня мать, отец?

— Я спрашивала об этом у Жерома, но он ответил, что не знает. Потом он сказал, что отправится в Париж, чтобы разыскать твоего хозяина, который оставил ему адрес своего знакомого, Гарофоли, живущего на улице Лурсин. Запомни хорошенько это имя и адрес.

— Я знаю их. А после того, как Барберен ушел в Париж, ты не получала от него никаких известий?

— Никаких, он, должно быть, все еще ищет тебя… Мы поздно легли в этот вечер спать, но я все же долго не мог уснуть. Мысль о том, что меня разыскивают родные, не давала мне возможности успокоиться.

Как мне найти их? Только Барберен мог бы мне указать это. Но Барберен в Париже, и неизвестно, когда он вернется. Значит, мне необходимо снова вернуться как можно скорее, в Париж.

Долго думал я о своей будущей семье, о матушке Барберен и об ее муже, а лотом все перепуталось у меня в голове, и я уснул.

Утром, когда мы все сидели около очага, где кипятилось на угольях молоко нашей коровы, я рассказал, о чем думал ночью.

— Тебе, конечно, нужно итти в Париж и как можно скорее, — сказала матушка Барберен. — Родные ищут тебя, и не нужно заставлять их ждать.

Тяжело мне было, расставаться с матушкой Барберен. Долго обнимал и целовал я ее, обещая скоро вернуться, приехать к ней с моими родными. Мы простились и с нашей милой коровой. Маттиа раз десять поцеловал ее, и она каждый раз лизала его за это.

А затем мы снова очутились на большой дороге. Капи бежал впереди, мы шли за ним, и я невольно ускорил шаг.

— Как ты спешишь, — грустно проговорил Маттиа.

— Мне кажется, и тебе следовало бы спешить, — сказал я. — Ведь моя семья будет и твоей семьей.

— Нет, — возразил он. — Твои родные богаты, а я беден.

— Ну, что же из этого?

— А то, что мы будем жить по-разному. Тебя отошлют учиться, а я останусь один.

— Как можешь ты говорить так, Маттиа?

— Я говорю то, что я думаю. Я надеялся, что мы всегда будем жить вместе и никогда не расстанемся.

— Так оно и будет, — сказал я. — Если мои родные богаты, то и ты будешь богат. Если меня отправят в школу, и ты поступишь в нее. Мы станем учиться вместе, будем всегда жить вместе и никогда не расстанемся. И я буду очень рад, если мои родные богаты. Тогда я попрошу их помочь всем, кто был добр ко мне.

— А я лучше бы желал, чтобы они были бедны. Теперь мы свободны, — идем, куда хотим, заботимся только о том, чтобы заслужить одобрение «почтенной публики». А с богатыми родными будет уже не то. И Кали будет хуже. Его посадят на цепь и, как бы она дорога и красива ни была, это все-таки будет цепь.

Этот спор часто повторялся во время долгого пути в Париж.

Снова стали мы играть и петь на улицах городов и деревень, попадавшихся нам на пути.

ГЛАВА 24 Розыски

Когда мы вошли в Париж, Маттиа заволновался по поводу того, что, может быть, Гарофоли уже на свободе, и мы встретимся с ним. Мы решили, что я один пойду на улицу Лурсина, а Маттиа проведет день в Ботаническом саду, а затем в семь часов вечера мы встретимся около собора Парижской богоматери.

У меня были записаны адреса трех знакомых Барберена, у которых он мог остановиться в Париже. В двух местах, куда я явился с этими справками, мне ничего не могли сказать о Барберене, а в третьем месте мне указали, что последнее время Барберен жил в меблированных комнатах на Аустерлицкой площади.

Прежде, чем итти по указанному адресу, я решил зайти на улицу Лурсин и узнать, что сталось с Гарофоли. Это нужно было для Маттиа.

Старый тряпичник, копавшийся в мусоре на заднем дворе, сообщил мне, что Гарофоли еще сидит в тюрьме и будет выпущен не раньше, чем через три месяца.

Успокоившись, таким образом, относительно Маттиа, я направился на Аустерлицкую площадь. Здесь я отыскал отель «Канталь», или, вернее, жалкие меблированные комнаты. Хозяйкой их была дряхлая, глухая старуха с трясущейся головой.

Я спросил у нее: тут ли живет Барберен?

— Что такое? — прошамкала старуха и, согнув кисть руки, приложила ее к уху. — Я не очень хорошо слышу, — прибавила она.

— Я желал бы видеть Барберена из Шаванона, — крикнул я. — Он живет здесь?

Она в отчаянии всплеснула руками, и голова ее затряслась еще сильнее.

— Ты, должно быть, тот мальчик, которого он искал? — спросила она.