За окном накрапывал дождь, и Камилле захотелось выйти на террасу. Она любила дождь, освежавший воздух и зелень и, спустившись вниз, долго смотрела, как разбегаются в лужах круги от прозрачных капель. Вдали показалась тень в платье, но по походке и ширине плеч Камилла поняла, что это мужчина в рясе и узнала Портофино. Она торопливо окликнула его.
— Аурелиано…
Тот приблизился.
— Скажи, почему покойный мессир Комини не любил мессира ди Грандони? Они враждовали?
На лице Портофино появилось выражение двойственное и несколько задумчивое, казалось, он пытается выразить невыразимое. «Нет, — наконец сформулировал он. — Мессир Комини… любил мессира ди Грандони. Но мессир ди Грандони его не любил».
— Почему?
— Сестрёнка, это сложные материи. Не на каждую любовь можно ответить, ибо не каждая любовь божественна и не каждая «движет солнце и светила». Я тоже, признаюсь тебе, не любил мессира Комини. — Брат не счёл нужным сообщать юной и чистой душой сестрице, что планировал со временем сжечь мессира Тиберио — и с превеликим удовольствием. Это было уже несущественно.
— А почему Дианора ди Бертацци сказала, что без него при дворе будет легче дышать?
Портофино вздохнул.
— Этот человек был большим грешником, он вовлекал чистые души в греховную мерзость порока и губил их. Донна Дианора права.
— И за это его не любил мессир ди Грандони?
Глаза Аурелиано Портофино замерцали. Он утвердительно кивнул. «Да»
В глубине коридора появился мрачный д'Альвелла. Шельмецы Пьетро Альбани и Густаво Бальди сумели обелить себя — пьянчуг видели в кабачке синьоры Лионетты, Бартоломео Риччи и Григорио Джиральди, Антонелло Фаверо и Джордано Мороне оправдал Монтальдо, Энцо Витино сумел доказать, что расстроил себе желудок — и выяснилось, что его видели у нужника челядинцы самого Тристано. Донато ди Сантуччи и Наталио Валерани видели то там, то сям, молодые камергеры были на ристалище, Франческо Сагарелли запомнили ди Бертацци и Соларентани. Таинственный мерзавец ускользал из расставленных сетей, как призрак из запертой комнаты, скользил угрём между пальцев.
Правда, кое-что было приятно. Герцог окончательно успокоился на свой счёт, а когда узнал о склонностях своего интенданта — так и вовсе скривился. Тем не менее, это не избавляло от необходимости искать убийцу, но новая жертва не добавила Тристано д'Альвелле понимания причин преступлений. Зачем убивать престарелого ганимеда? Этот-то кому помешал? Явная порочность самой жертвы путала карты, мешала пониманию. Почему неизвестный убийца выбирает столь непохожие друг на друга жертвы?
Интересно, подумал вдруг подеста, Даноли и это убийство назовёт подлостью? Тут Тристано донесли, что из комнаты Комини несколько раз видели выходящего человека, всегда прикрывавшего лицо. Судя по походке, это был молодой человек. Наблюдение установило, что юнец отдавался старому содомиту, расплачивавшемуся с ним исключительно золотыми дукатами, а исчезал неизвестный в портале молодых камергеров.
Д'Альвелла брезгливо поморщился. Господи, и это дворяне… Родовая аристократия! Ведь глупо думать, что щенок мог влюбиться в старого урода. Продать честь за дукаты? Представив себе эту картинку, Тристано почувствовал лёгкую тошноту. Странно. Череда убийств вызывала досаду и злость, а расследование только углубляло понимание окружающей мерзости. Что он сказал? — оторопел вдруг подеста. «Продать честь за дукаты?» Эта мысль была странной. А что тут странного-то? Раньше он подумал бы, что малец неплохо продал свой зад, а теперь… Понимание не изменилось. Скорее, он стал относиться к мерзости с омерзением — вот что было внове. Но почему?
Впрочем, разобраться в себе он мог и на досуге, а пока Тристано расспрашивал, вынюхивал, вглядывался в лица.
…- А, Аурелиано, — теперь Тристано д'Альвелла торопливо подошёл к инквизитору, не обратив внимание на фрейлину, стоявшую в тени, — оказывается, Комини совратил одного из молодых камергеров, хоть я и не вижу здесь почвы для убийства. Когда ты поймал Комини в библиотеке, ты говорил, содомит домогался молодого писца. А что сказал в ответ на эти домогательства писец? — Тут начальник тайной службы заметил Камиллу Монтеорфано, — о, извините, синьорина, у нас дела.
И д'Альвелла увёл Портофино. Камилла потрясённо замерла, проводив удаляющихся мужчин невидящим взглядом. Господи…
Глава 16