Без тебя

– От того же самого ювелира, который сделал твой кулон, – сообщил я Лайле, когда ее мать извлекла из коробочки большие сверкающие серьги и тотчас же прижала их к своим ушам.

Они оказались броскими, кричащими и блестящими. Как раз под стать их владелице. Как и в случае с кулоном, ювелир использовал вторсырье, правда, в отличие от подарка Лайлы, серьги ее матери украшали большие поддельные драгоценные камни.

– Восхитительно, Каллум!

На глаза Пете навернулись слезы, и, к моему немалому изумлению, она расплакалась, притянула меня поближе и обняла. Я ощутил, как дрожит ее тело.

– С вами все в порядке, Пета?

Я нерешительно похлопал ее по спине.

– Дайте мне секунду, чтобы успокоиться, – прошептала она. – Не хочу, чтобы дети увидели, что я плачу, и расстроились.

– Ну прямо звезда сцены, – произнесла Лайла, хотя ее глаза также подозрительно поблескивали.

Она поднялась со своего места и указала на разыгрывающуюся у нас на глазах водяную баталию.

– Вы, девочки, сидите здесь и плачьте, а я пойду расстреливать невинных детишек.

Уходя, Лайла двигалась как-то неуклюже, но все мое внимание сейчас было поглощено Петой. Я всеми силами пытался ее успокоить, гадая, не перебрала ли она шампанского за обедом. Или дело в том, что ей вдруг вспомнился покойный муж?

– Извините, – через некоторое время произнесла Пета.

Она выпрямилась и принялась стирать расплывшиеся по щекам полосы туши для ресниц. Я наблюдал за тем, как Лайла гоняется за детьми по саду.

– День выдался утомительным, но ваш подарок подобран с большой тщательностью. Спасибо, Каллум. Спасибо, что принесли моей дочери счастье. Не думала, что увижу ее такой счастливой.

Слезы снова проступили у нее на глазах. Я погладил ее по руке, надеюсь, без снисходительности.

– Она изумительная, – мягким тоном произнес я, – хотя иногда излишне упрямая и порой становится сущим наказанием. Вы случайно не поругались?

Пета тяжело сглотнула и встала.

– Думаю, пища в животе утряслась, и теперь можно пропустить еще один бокал шампанского. Я скоро вернусь.

Оставшись один, я огляделся. Мой взгляд скользнул от детей к беспорядочно снующим взрослым, убирающим со стола. Я издал вздох сытого довольства. Все же это было незабываемо.

* * *

Пета решила заночевать в пляжном домике. Она сказала, что перебрала вина за обедом и не рискнет сейчас ехать домой. Пока мы возвращались по подъездной дорожке обратно, Пета шла, опираясь на руку дочери.

Они шагали медленно. Я отвлекся, раздумывая о том, как же мне понравилась сутолока дня и как неожиданно все это было. Я снова подумал о братьях. Как там у них дела? Эд наверняка встречает Рождество в обществе жены, возможно, вместе с ее семьей. А как насчет Вилли? Есть ли у него подружка? Или он проводит Рождество в одиночестве, так, как прежде делал я, сводя все празднование к злоупотреблению полуфабрикатами?

Мысленно я вновь перенесся в будущее. Интересно, вернусь ли я сюда через год? Как у нас с Лайлой все сложится к тому времени? Моя квартира будет отремонтирована. Смогу ли я ее продать и перебраться к ней? Сумею ли я переубедить Лайлу насчет детей? Решим ли мы сочетаться браком?

Будущее казалось почти лучезарным, вполне возможно, куда более замечательным, чем прошлое. Я очень изменился за прошедшие месяцы. Постепенно я исправлял свою искаженную концепцию семьи. Впервые я начал и сам подумывать о том, чтобы создать свою собственную.

Мои мысли бродили без цели, а вот ноги несли туда, куда надо. Пока женщины плелись в хвосте, я вырвался вперед. Когда Пета была здесь, легко было выпасть из их разговора, особенно после того, как за обедом между ними возникла какая-то напряженность.

Подойдя к входной двери, я обернулся: Лайла и Пета обнимались. Они остановились на порядочном расстоянии от дома. Мне понадобилась минута, чтобы разглядеть, что они дрожат. Такая дрожь бывает только тогда, когда человек плачет. Я улыбнулся, решив, что являюсь свидетелем рождественского примирения матери и дочери, произошедшего после того, как все спорные моменты были улажены.

Повернувшись, я вошел в дом.

Глава шестнадцатая Лайла

25 декабря

Теперь не осталось сомнений.

Я предпочла бы их не рассеивать. Я предпочла бы, чтобы моя ремиссия, мое чудо не имело бы срока давности. Эта болезнь прежде у всех протекала без ремиссии, поэтому никто не знал, чего ожидать. Я предпочла бы верить, что вылечилась. Я должна была жить так, словно здорова.

За рождественским обедом мама вдруг схватила меня за руку. Хватка была слишком сильной, и я сначала не поняла, в чем дело. Мама отпустила меня так же внезапно, как схватила, и мы обе увидели, что моя рука слегка трясется на столе. Я и прежде никогда не чувствовала хорею[23], только замечала. Пока еще проявления были незначительны. Большинство людей, скорее всего, решат, что я просто перенервничала. Но это не нервы. Я не могу контролировать эти подергивания. Со временем все только ухудшится. Болезнь меня уничтожит.