Без тебя

– В такой смерти нет места достоинству. – Пета растерла слезы по щекам. – Джеймс умирал десять лет. Под конец мы оба тысячу раз на дню жалели, что он до сих пор не умер. Мы отправили Лайлу к моим родителям, а сами пытались жить, но нормально жить было просто невозможно, особенно в последние годы. Мы лишь выживали в ожидании передышки. Единственное, что хуже этой болезни, – смерть от нее в полном одиночестве. Подозреваю, моя дочь боится – боится больше, чем умереть от этой болезни, – заставить кого-то другого наблюдать за тем, как она страдает, претерпевая при этом все душевные терзания. Но я не уверена, что вы с ней согласны.

При мысли о том, что Лайла сейчас лежит одна в больничной палате, я порывисто вскочил со своего места.

– Где она?

– Вы должны быть абсолютно уверены в том, что именно этого хотите, Каллум. Обдумайте все хорошенько. Почитайте о болезни. Я не хочу, чтобы вы, сначала попытавшись к ней вернуться, потом сбежали, когда дела примут по-настоящему мрачный оборот.

– Дела и так мрачнее мрачного. – Поскольку прозвучало это резче, чем я собирался, Пета инстинктивно подалась от меня назад. – Я не высыпался с тех пор…

Я перевел дыхание и наконец встретился с Петой взглядом.

– Если я смогу провести с ней еще немного, несколько дней или даже недель, я буду очень за это благодарен. Время рядом с Лайлой компенсирует всю ту душевную боль, которую я испытаю, наблюдая за ее болезнью. Вы бы сюда не приехали, если бы не знали, каков будет мой ответ.

Пета кивнула и допила кофе.

– Тогда пошли.

Глава двадцатая Лайла

10 марта

Настало время.

Я откладывала это пять долгих лет, хотя никогда не откладываю дела надолго. Нужно сделать это сейчас. Я скольжу… скольжу, и никто не знает правды. Когда я умру, правда умрет вместе со мной. Это будет несправедливо.

В прошлом я уже вела похожий дневник, главным образом для того, чтобы быть уверенной: я не потеряю часть себя. Это значило очень много. Когда у меня появились первые симптомы, я начала делать записи для того, чтобы отслеживать, когда я принимала лекарства. Со временем он превратился в полноценный дневник и теперь отражает мою личность и принятые мной решения. Дневник стал гарантией того, что я все равно смогу, если понадобится, найти саму себя. Я знала, что болезнь будет отбирать у меня память. Я хотела удостовериться, что смогу вспомнить, кем я когда-то была.

Я познакомилась с Харуто, когда в первый раз наведалась в Ньюкасл, в клинику по лечению болезни Хантингтона. Ему назначили сразу же передо мной, но Линн припозднилась. Теперь я знаю, что она почти всегда этим грешит. Он читал журнал «Новый ученый». Время от времени он сотрясался от нервного тика, как и все, сидящие в приемной. Кроме меня. Сидя рядом с ним, я нервничала. При виде каждого дерганого движения окружавших меня пациентов я ощущала, как напряжение в моей груди становится все сильнее. А потом сдавленное «привет» сорвалось с моих губ. Сосед улыбнулся. Кажется, его первыми словами, обращенными ко мне, были: «Вы новенькая?»

Харуто не знал своих биологических родителей. Его бросили еще младенцем. Он сменил несколько семейных детских домов и еще до того, как научился ходить, очутился в семье Дженис и Райана Абелей, которые тотчас же начали строить свою жизнь вокруг него. Приемные родители предоставили ему все те возможности, которых он при других обстоятельствах был бы лишен, однако одно исправить им никак не удалось, а именно – ущербный ген в его ДНК, до поры до времени скрывающий свой разрушительный потенциал.

В отличие от меня, Харуто ничего не знал о болезни Хантингтона, поэтому не страшился неизбежного поворота событий и не готовился к нему. Ему не было еще сорока, когда проявились первые симптомы болезни, в его случае связанные с психиатрией. В то время он находился на вершине карьеры. Выдающийся ученый-эколог, на счету которого было немало славных побед на поприще защиты окружающей среды. Он достиг всего, о чем когда-то мечтал, но медленно погружался в депрессию. Он принялся систематически разрушать отношения со своими друзьями и коллегами. Один случайно оказавшийся полезным психолог предположил, что проблемы кроются в его усыновлении. Ему следует провести анализ собственного ДНК и тем самым хотя бы кое-что узнать о своем происхождении. Харуто заказал по интернету необходимый комплект и провел этот анализ на бытовом уровне, выявив свое генетическое наследие и возможные проблемы, кроющиеся в ДНК.

Анализ подтвердил то, что он уже и так в принципе знал: оба его биологических родителя были японцами. А вот наличие гена, вызывающего болезнь Хантингтона, стало полной неожиданностью. Правила игры переменились буквально за одну ночь. Еще несколько несложных анализов крови, сделанных позже, подтвердили, что он был ходячей бомбой с часовым механизмом, которую уже привели в действие.