Без Царя…

Пару раз слышалась стрельба, но Бог миловал, довезли дражайшую Евгению Ильиничну к выскочившим из дома родителям в целости и сохранности. С трудом избежав удушливого и не всегда уместного московского гостеприимства, отговорился беспокойством о сестре и отце, сбежав самым трусливым образом.

— … не поеду, хоть вы режьте меня! — неожиданно упёрся водитель кобылы, с тревогой прислушивающийся к редким пулемётным очередям, — Вы-то, барин, небось проскочите дворами, а я на своей пролётке чисто мишень! Не промахнёшься небось!

Плюнув, решил добираться назад, где на своих двоих, а где и на трамваях, хоть бы и в окружную. Пошёл под домами, всем своим видом демонстрируя, что я не сторонник прежнего режима и не революционер, а обычный обыватель, но чёрт его знает, как я смотрюсь со стороны…

Постоянно оглядываясь и готовый чуть что нырнуть во дворы или в парадную, быстро шагал назад, спрятав руки в карманах и сжимая их на рукоятках пистолетов. По пути думал обрывочно, анализируя полученную от извозчика информацию и сопоставляя её с имеющимися у меня данными.

Переворот, чёрт бы его подрал, начался классически, с заговора генералов. Николая арестовали и толи угрозами, толи аргументами вынудили подписать отречение. С этого-то момента и началась свистопляска.

Сперва раскололся генералитет — на сторонников «сильной руки» и условных демократов.

Потом в игру вступили сторонники оппозиции, зачищенной после мартовских событий едва ли не под ноль.

Тогда были расстрелы, бегство за границу, судебные процессы с неправдоподобно-жестокими приговорами. Чуть погодя — ссылки, административные аресты и тому подобная аргументация для оппозиционеров, каким-то чудом остававшихся на свободе.

В итоге, большая часть лидеров оппозиции убита, либо пребывает за границей или на каторге. Оставшиеся по каким-то причинам на свободе, на Вождей не тянут даже всем скопом, отчего, как я понимаю, у оппозиции несколько избыточная коллегиальность, и не то чтобы большое доверие граждан. Собственно, граждане большую часть этих вождят особо и не знают.

Понятно, что в самом скором времени ситуация выправится…

— Да чтоб вас… — пригнувшись, ныряю с Большой Никитской во дворы Газетного переулка, не ожидая ничего хорошего от встречи с полусотней казаков, пронёсшихся по улице на рысях. Переждав за дровяными сараями, продолжаю путь, изрядно напугав какую-то старую бабку, выползшую во двор в линялом салопе времён расцвета крепостного права.

Ситуация непременно выправится! Вожди уже освобождаются из тюрем и ссылок, пересекают границу Российской пока ещё Империи в вагонах разной степени пломбированности, и начинают брать власть в свои руки.

Плюс надо учесть фактор заводчиков, прогрессивного купечества и всех тех, кто хотя и не принадлежит формально к оппозиции, в большей или меньшей степени разделяют либеральные или социалистические идеи и хотят реформ.

Но это всё потом, а пока…

— … вот он, вон! — слышу азартный фальцет, и во двор кривоного вбегают несколько казаков, придерживая мешающие шашки.

— Попался, гнида! — торжествующе сообщает мне рыжеусый урядник, медленно вытягивая из ножен шашку, — Сейчас мы тебя, сицилиста, на ломтики строгать будем!

В его обещании звучит что-то очень личное и такое, что верится — этот может! Вот прямо так ломтиками, как и обещал…

— Да чтоб вас… — а руки уже заученно выдёргивают пистолеты из карманов.

В глазах казаков появляется осознание, и вот уже сдёргивается с плеча карабин Мосина, но…

… поздно. С такого расстояния я не промахиваюсь. Время тянется ме-едленно-о… а я стреляю, стреляю… и кажется, вижу вылетающие из стволов пули, врезающиеся в тела казаков. Выстрел, ещё выстрел…

… «Кольт» выплёвывает две пули в живот тому, кто уже сдёрнул с плеча карабин и подтягивает приклад к плечу. Молодой казак, на лице которого ещё толком не растут усы, складывается пополам и откидывается назад, а фуражка, слетев с чубатой головы донца, катится по двору, пачкаясь в грязи, и от чего-то эта испачкавшаяся коробит меня больше, чем само убийство.

Выстрел….

… и пуля из «Браунинга» в левой руке ставит алую точку в паху урядника, замахивающегося на меня шашкой. Винтовка слетела с его плеча под ноги, и он засучил ими, тут же запутавшись в ремне и прижимая руки к низу живота, совершенно безумно скаля жёлтые, прокуренные, отродясь не чищеные зубы.

Выстрел…

… разносит челюсть и горло немолодого, грузного бородача, и тот, схватившись за шею, тщетно пытается остановить кровь, глядя на меня глазами христианского мученика с иконы.

Отшатываюсь от нацеленного на меня карабина и в падении стреляю с двух рук разом, не промахнувшись ни разу. Выстрел…

… ещё и ещё, но рябой, неказистый казак средних лет каждый раз норовит вскинуть к плечу карабин, пока не падает рядом со мной сломанной кровавой куклой, не подавая более никаких признаков жизни.

«— Коновод!» — набатом бьёт в голову, и я вздёргиваюсь на ноги одним прыжком. Не помню, сколько израсходовал патронов…