Без Царя…

Москва сжалась, как шагреневая кожа, ощетинилась острыми игольчатыми штыками, отгородилась баррикадами и колючей проволокой, блокпостами и патрулями, стреляющими без особых раздумий, не жалея патронов — на звук, на чох, на вороний грай. Город лихорадит Революцией, надрывно кашляет выстрелами из пушек, и по всему его большому телу пробегают мурашки винтовочных выстрелов.

Повсюду, огромными нелепыми ежами, куски рельс, призванные остановить броневики и обшитые листами металла грузовики с пулемётами и орудиями в кузовах; наполненные камнями и землёй бочки в баррикадах, вывороченная из мостовой брусчатка, колючая проволока и пулемёты, пулемёты… Фронтовики говорят, что нигде в войсках не было, и нет такой их концентрации!

Какого чёрта они томились на складах… Впрочем, вопрос не ко мне, а вот в компетентности Временного Правительства закономерные сомнения возникли даже у самых лояльных.

Боевые действия в настоящее время стихли, измученный город, разорванный на сектора, получил передышку. Впрочем, ненадолго… Слухи, один другого страшнее и страннее, распространяются со скоростью необыкновенной, не ведая, кажется, вовсе никаких преград.

Обе стороны конфликта эту краткую передышку пытаются использовать для того, чтобы нарастить свои силы, найти союзников и как-то дискредитировать, расчеловечить противника. Подтягиваются тылы, ведётся агитация и разведка, строятся планы разной степени адекватности.

Две крайности разом — от «Всё пропало» и панических атак высшего руководства, судорожно мечущегося по стране и издающего нелепые декреты, до каких-то необыкновенных, горячечных, галлюциногенных планов даже не по сохранению развалившейся де-факто Империи, а по её приумножению! Проливы, Константинополь…

Фанатичная уверенность в том, что европейские союзники непременно помогут нам! Вот так возьмут и помогут, руководствуясь не собственными политическими и экономическими интересами, а благородными побуждениями и сумасшедшим бредом российских политиков, которым, по-хорошему, сидеть бы не в Думе, а в дурке!

Впрочем, у красных, говорят, не лучше, там толи грезят, толи бредят Мировой Революцией. Вот сейчас пролетариат всего мира в едином порыве ка-ак сбросит оковы рабства с натруженных рук, и всё человечество, как один человек, начнёт строить Коммунизм.

Надо только продержаться, показать пример, помочь товарищам в других странах свергнуть иноземных буржуев, и сразу, вот тотчас наступит всеобщее счастье. В считанные годы!

Закроются тюрьмы за ненадобностью, перекуются мечи на орала, и все политические, религиозные, расовые и национальные разногласия сами собой уйдут в прошлое, канув бесследно в глубочайшей пропасти исторических пережитков.

Грузовик, переутяжелённый нашитыми листами металла, откашливается на поворотах и невысоких подъёмах, простужено сопит слабеньким мотором, вразвалочку проезжая по дорогам, которые усилиями как противоборствующих сторон, так и обывателей, потихонечку превращаются в направления. Вывороченная брусчатка, сложенная тут же аккуратными пирамидками-зиккуратами, какие-то балки и доски, которыми вот прямо сейчас укрепляют баррикады, заколачивают окна первых этажей или жгут в кострах; выбитые снарядами кирпичи, валяющиеся на тротуарах и мостовой вперемешку с осколками стекла и каменной крошкой.

Это не деловитая суета муравейника, а хаотичные действия напрочь напуганных людей, которые решительно не понимают, что же им, собственно, делать?! Но даже испуганные, обыватели всё больше топчутся рядом с тем, кто занимается делом, пытаются давать советы и каким-то образом поруководить процессом. Очень много вооружённых людей, подчас чёрт те с чем, да и люди зачастую случайные. Офицерские патрули вперемешку с местными обывателями из самообороны, и как же странно это выглядит…

Решение это хотя и не бесспорное, но понять его логику я могу. Вряд ли будет много толку в перестрелке от пожилого близорукого чиновника, прослужившего лет тридцать где-нибудь по акцизному управлению, но по крайней мере, он знает людей в квартале хотя бы «вприглядку» и может двумя-тремя наводящими вопросами проверить, действительно ли предъявитель документов из числа местных жителей.

На подступах к Алексеевскому Училищу нас остановили дважды, держа под прицелами пулемётов, а это, надо сказать, очень неприятное ощущение…

Юнкера, почти сплошь крепкие молодые мужики с «Георгиями» на шинелях и холодными глазами профессиональных убийц, смотрели сквозь нас, и видно было, что прикажи им командир стрелять, колебаться не станут. А уж союзники мы там или кто… неважно. Командиру виднее.

— Да уж… — с нервным смешком сказал Левин после очередной проверки, когда мы снова тронулись в путь, — стреляные волчары.

Отвечать на риторическое утверждение, перекрикивая шум мотора и рёв ветра, ему никто не стал, да и какой смысл обсуждать очевидное? Юнкера военного времени, они такие и есть — всё больше из матёрых фронтовиков, отобранных за лояльность действующей власти и желание любой ценой стать «благородием», пройдя, если надо, по трупам!