Без Царя…

— Ложь! — с напором произношу я, — Всё это, с самого начала — ложь! Вместо того, чтобы заниматься агитацией среди офицеров и фронтовиков Москвы, разъясняя свою позицию…

Разом заговорили все, перебивая меня и друг друга.

— … вся эта театральщина, — надрываю голос я, — попадающиеся на коротком отрезке пути одни и те же рожи, призванные впечатлить нас…

— Это неслыханно! Какой-то мальчишка…

— … занимайтесь агитацией выпускников военных училищ и курсов прапорщиков, — выплёвывываю я, — а вместо этого вы пытаетесь затыкать все дыры студентами, и видит Бог, это много глупее, чем забивать гвозди микроскопом!

— Мальчишка! Сопляк! — надрывая глотку, заорал Дорофеев, перекрикивая шум, необыкновенно побагровев и пребывая на волосок от инфаркта. Я оскалился…

… но полковник взял в себя в руки. Жаль… — Прошу прощения за несдержанность, Алексей Юрьевич, — холодно сказал он, — был неправ.

Глаза его, вопреки извинениям, смотрели на меня дулами «наганов», и в каждом зрачке я вижу смерть. Этот не простит… и не забудет.

— Но вы должны… — надавил он голосом, — должны понять, что именно сейчас решается судьба России, висящей на волоске! В то время, когда у ВРК и большевиков железная дисциплина, за счёт чего они и взяли верх в Петрограде…

Не в силах сдержаться, впечатываю ладонь в своё лицо.

— У них Идея! — кричу я на полковника и всех присутствующих, — Вы действительно не понимаете?! Они, левые, предложили народу России Идею, и именно это первично! Не дисциплина, а Идея, как бы к ней кто не относился!

— А вы, все вы! — я уже не сдерживаю голос, — Не можете договориться ни до чего, кроме как о созыве Учредительного Собрания, которое и должно решить судьбу страны! Но говоря о демократии, вы здесь и сейчас противоречите сами себе, ломая хребет новорожденной идее!

— Какая… — я задыхаюсь от ярости, — какая, к чёрту, демократия, если вы сами… сами! Своими руками уничтожаете её!

— Алексей Юрьевич… — господа офицеры настолько ошарашены моей отповедью, напором и бешенством, что до сих пор не могут собраться… но это ненадолго, и я спешу воспользоваться последними секундами.

— Пытаясь подмять под себя наш отряд, вы выигрываете короткое, сомнительное тактическое преимущество! Здесь и сейчас! Но вы, сторонники якобы демократии и Учредительного Собрания, пытаясь заставить воевать нас, студентов, под своим началом, теряете всю! Вы слышите? Всю учащуюся молодёжь! Молодёжь, которая восстала против тирании и самодержавия, и для которой студенческое самоуправление стало одним из символов Свободы!

… из меня будто выпускают воздух, и не остаётся никаких сил.

— Я всё сказал, — говорю через силу и разворачиваюсь к двери, не обращая внимания ни на чьи слова…

В голове бьётся, пульсирует мысль…

«— Как громко я хлопнул дверью!»

Глава 19 Я ни о чём не жалею!

— Это предательство России! — задыхаясь и багровея, кричит Валиев с кузова грузовичка, обращаясь к собравшимся перед Университетом студентам. Несмотря на сыплющуюся с неба влажную ледяную крупу, тут же застывающую на отворотах пальто и шинелей кристаллами от Сваровски, народу довольно много. Кажется, пришли все студенты, свободные от патрулей и дежурств, и это…

… внушает.

На площади перед зданием на Моховой мелькают шинели технических училищ и (что вовсе уже неожиданно) Петербуржского Училища Правоведения, притом не в единичном экземпляре, а так же гимназистов и реалистов. Бог весть, кого они там представляют и представляют ли вообще! Вся эта пёстрая толпа кутается от порывистого ветра с ледяным крошевом вперемешку, топочет ногами, согреваясь, и переговаривается друг с другом, перемещаясь совершенно хаотичным образом.

Если отстраниться хоть ненадолго от политического момента, то начинает казаться, что несколько режиссёров-авангардистов вскладчину снимают какой-то грандиозный фильм. Всё очень красочно, сюрреалистично и донельзя нелепо, особенно если пытаться рассматривать происходящее через призму привычной, обывательской логики.

Но у Революции свои законы и своя логика. Странная, непривычная… Наверное, будь я социологом, особенно двинутым на науке, я был бы в восторге от происходящего. Ну где, где ещё увидишь такое?!

Вооружённые гимназисты (и могу поклясться, что некоторым из них не больше четырнадцати!) семинаристы с красными бантами на груди, учащиеся технических училищ и профессура, гимназические преподаватели и представители разнообразных Комитетов и Советов, каким-либо образом причастные к образованию. Оружие (вплоть до пулемётов!), плакаты с лозунгами, пролётки и автомобили, привёзшие делегатов и стоящие сейчас на краю толпы…

Всё это пёстро, ярко и до того кинематографично, что я выискиваю камеру и…

… нахожу её! А потом ещё, ещё…

Нас снимают, нас действительно снимают операторы! От этого голова идёт кругом, и кажется…

Приходится постоянно напоминать себе, что кинематограф в развалившейся Российской Империи в общем-то недурно развит, и что желание кинематографистов заснять интересное, и несомненно историческое событие на камеру вполне естественно! Получается… да так себе получается. Не очень.