Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни

– Приятно было повидаться?

– Ну да, – повторил я.

Я взглянул на маму: лицо ее стало ясным и открытым, будто откликаясь на незримое, но приятное прикосновение.

– Надеюсь, я не разучился седлать волны.

– Да это как кататься на велосипеде, – ответила

мама.

– Ты ведь тоже когда-то занималась серфингом?

– Еще бы, – откликнулась она. – Было одно лето, когда отец вытаскивал меня в море чуть ли не каждый день.

– А что потом? – спросил я.

– Ну, понимаешь… пришла зима. Стало холодно. А следующим летом родился ты, – промямлила она.

– Но разве тебе не хотелось продолжать заниматься серфингом?

– Честно говоря, нет. Я делала это ради твоего отца. А когда мы развелись, я потеряла всякий интерес.

Мама встряхнула волосами и поглядела на океан.

– Он уделял мне очень много внимания, когда мы катались на досках, – добавила она.

Похоже, по другим проявлениям внимания отца она не слишком-то скучала. Из-за того что Ник не катался на доске, а мама бросила это дело, мне вдруг отчаянно захотелось заняться серфингом. Это желание буквально схватило меня за глотку, и я уже не мог думать ни о чем другом. Серфинг поможет мне вырваться на свободу.

* * *

После работы я пошел вдоль земляной насыпи и обогнул оконечность мыса. Я пересек устье ручья – без дождей оно пересохло и заросло зеленым мхом. Тут меня заметили ребята из нашей компашки, и кто-то мне свистнул. Я улыбнулся и почувствовал боль на щеках – сказывался вчерашний солнечный ожог.

Я попросил воска, и Шейн самолично поднялся, зашел под навес спасательной станции, пошарил в балочном перекрытии под крышей и протянул мне плитку.

– Моя заначка, – пояснил он.

Я принялся натирать доску, а Шейн сказал, что помнит, когда отец купил для меня эту штуковину.

– Доска обтекаемой формы, дает отличное ускорение на волне, – отметил он.

Я кивнул.

Ого, Шейн поделился со мной своим воском, да еще и похвалил мою доску – вот это прогресс! Поймав взгляды ребят из компании, я окончательно убедился: это что-то да значит.

Наконец все ритуалы остались позади, и я не мог больше оттягивать неизбежное. Пора было грести. Рохлофф поднял свою доску и сказал, что пойдет со мной.

Мы закинули доски за плечи и пошли в сторону мыса. Было время прилива, волны скапливались у выступа скалы и затем бурно разбивались, веером раскрываясь при падении. «Всего-то по пояс», – сказал я себе.

– А откуда мы стартуем? – спросил я.

Крис подозрительно посмотрел на меня:

– Да прямо из залива…

А через секунду Рохлоффа уже не было рядом: он продвигался по мелководью, опираясь на свою доску.

– Норм, вот тут есть небольшой проливчик, – сообщил он.

Я поспешил за ним, стараясь попадать в его следы. Дно пролива было песчаным, но кое-где попадались камни. Я задел об один из них килем доски, и Рохлофф сказал, что нужно ее перевернуть. Когда мы зашли по колено, он выровнял доску, запрыгнул на нее и принялся грести. Я сделал то же самое. В плечах раздался хруст, словно они вылуплялись из сухой скорлупки. Я продвигался вперед с величайшим трудом и полностью вымотался, пока добрался до места старта.

Вокруг было полным-полно водорослей. Предстояло продираться через них, и значит, забраться на волну будет вдвойне трудней. Я уселся на доску и посмотрел в сторону пляжа. Разглядывая участочек грязного песка, прикинул, что раньше там стояла «Желтая подводная лодка». А я находился в том самом месте, откуда когда-то наблюдал за вечеринкой, глядя поверх волн. Тогда отец сказал: однажды я пойму, как все это было здорово и насколько мне повезло, и порадуюсь, что он научил меня серфингу.

– Норм, сет идет, – крикнул Рохлофф.

Я развернул доску, при этом чуть не опрокинувшись, и погреб вслед за Крисом. Я надеялся, что он выведет меня к подходящему месту старта. Рохлофф несколько раз повернул доску туда-сюда, как орудийную башню, и бросился вперед. Его руки дважды качнулись в сторону и вверх, грациозно взмывая из-под воды. Секунду спустя он вскочил на доску и скользнул под волну, а затем над гребнем показалась его согнутая в локте рука.