Читаем Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни полностью

Я вовремя заметил очередную волну, вклинился носом доски в низвергающуюся стенку и проскользнул внутрь. Холодная вода сразу же обострила все чувства, и я задрожал. Воздух был свежий и прохладный, а в ушах булькала соленая вода. Едкий запах водорослей так и манил меня к новым волнам, несмотря на то что плечевые мышцы, казалось, вот-вот оторвутся от кости. Я откашлялся и с кряхтеньем ринулся в воду, подталкиваемый знакомыми ощущениями. Доска постоянно кренилась и дергалась, и я потратил уйму энергии, прежде чем мне удалось кое-как взгромоздиться на волну. Выпрямившись во весь рост, я почувствовал дрожь в ногах и одышку, так что пришлось выравнивать дыхание. Я изо всех сил отклонился назад и вытащил нос доски из самого подножия волны. Затем отклонился в сторону – как раз настолько, чтобы направить ее по волне. Я выровнялся на стенке волны и увидел, что прямо надо мной изгибается гребень. Я закружился, пружиня ногами и балансируя бортами доски. До этого я не вспоминал о том, что нужно сгибать ноги. С каждой «пружиной» из-под доски вылетали брызги. Внезапно, подхваченный незримым потоком, я стремительно взмыл вверх, словно сигнальная ракета. Еще мгновение – и я вновь покачиваюсь где-то высоко над землей, в этом уже знакомом мне великолепном мире.

Волна закрылась как раз напротив станции, и я съехал по задней стенке. С пляжа доносились восторженные крики. Заметив на берегу взрослого кудрявого мужчину с усами, я невольно оглянулся. В глазах у меня защипало, а лицо сморщилось. Я опустил голову, медленно развернул доску и погреб к мысу, кашляя и глотая слезы и слизь.

Почти добравшись до мыса, я перестал грести и дрейфовал на волнах. Рохлофф пристально смотрел на меня, и я наклонил голову, пряча от него лицо.

– Норм, ты в порядке? – крикнул он.

Я поднял руку, и меня сразу же отбросило на противоположный край доски. В толще воды, среди крошечных пузырьков, поднимавшихся из-под камней, поблескивали струйки ила. Я вдыхал аромат океана, слушал его звуки. Я был дома.

– Если бы не твой отец, кто знает, рассекал бы я сейчас волны, – сказал Рохлофф, когда я подгреб обратно к мысу. – И уж, конечно, у меня бы не было такой суперовской техники!

– Отличная штука серфинг, а? – заметил я.

Он закивал:

– Обожаю его.

* * *

К концу лета у меня были собственные деньги и своя компания друзей, и я настолько выпал из домашней жизни, что даже не заметил, как Ник от нас съехал. Я несколько раз ночевал у Элинор, но она и словом не обмолвилась об этом. Только когда начались занятия в школе, я поинтересовался у мамы, куда делся Ник.

– Он переехал на пляж, – ответила она.

– Отлично!

– Сказала ему, чтобы возвращался, если бросит пить, – добавила она.

Я подумал, что этого никогда не произойдет, и кивнул.

Мама пыталась казаться жесткой. Но я был уверен, что она примет Ника обратно, если он попросит прощения. Я не желал притворяться, что верю ей, и поэтому смылся.

* * *

В первый же день занятий в школе имени Пола Ривера[59] ко мне подошел Рич, один из серферов-восьмиклассников, и сказал, что видел меня в Топанге. Видимо, этим летом он бывал на нашем пляже и замечал, каким вниманием одаривают меня «легенды» серфинга, то и дело уступая мне лучшие волны. Рич захотел со мной подружиться, потому что я был вхож в тусовку, которая, как мне внезапно стало ясно, считалась невероятно крутой даже за пределами оазиса Топанги. На второй день я уже зависал с Ричем и другими популярными в школе ребятами. Все они были длинноволосые и загорелые и носили исключительно шорты и истрепанные рубашки. Я идеально вписался в их компанию, и это вернуло меня к нормальной жизни. Ты был прав, папа. Я очень благодарен тебе за то, что ты научил меня серфингу.

* * *

Через неделю я проснулся среди ночи и увидел в окне спальни странное зарево. Я побежал наверх в мамину комнату и обнаружил, что за стеклянной дверью пляшут язычки пламени.

– Вставай! – завопил я.

Я был голый, и, когда мама открыла глаза, сразу же отвернулся, чтобы она не заметила три волоска, торчавшие у меня на лобке. Я сбежал вниз и надел трусы. Мама ждала меня и все говорила, чтобы я плюнул на трусы, что она даст мне полотенце. Наконец, мы вместе выбежали из дома. Я кинулся в кладовку под гаражом, чтобы вытащить доску для серфинга. Мама закричала на меня с лестницы, но я не собирался отдавать свою доску на съедение огню. Ощущая спиной жар пламени, я потащил ее вверх по лестнице мимо гаража и дальше на улицу. Мама постучалась к соседям, и те вызвали пожарных.

Ник появился через полчаса. Крыша полностью сгорела, а на верхнем этаже обуглились стены и потолок. Начальник пожарной команды сказал, что, вероятно, ветер Санта-Ана[60] принес к нам пламя пожара, который разразился тем вечером в километре к северу от нас. А поскольку наша крыша сделана из старой черепицы, добавил пожарник, она сразу же занялась.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное