Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни

Через секунду его рука была у моей шеи. Я попятился и схватил Ника за плечо, и тогда он приподнял меня над полом и ударил о холодильник. Я сполз вниз, от удара об пол у меня перехватило дыхание. В его глазах пульсировали кровавые прожилки, лицо побагровело, а ногти впивались мне в горло. Я легко мог наброситься на Ника – руки у меня были свободны, а его лицо ничем не защищено. Но мои мышцы стали ватными. Я боялся дать ему отпор.

– Пусти! Я задыхаюсь, – сказал я.

– Ник, отпусти его!

– Еще раз увижу у тебя вот это выражение – будто ты посылаешь меня в жопу, сдеру его с твоей физиономии вместе с кожей.

– Понял, – пролепетал я и кивнул.

Ник разжал пальцы. Я снова мог дышать.

Он стоял на месте.

– Чудная семейная сценка, – сказал он с сарказмом, и они с мамой рассмеялись. Я понял, что она опять на его стороне.

– Ты в порядке? – спросила мама.

Я ничего не ответил. Встал и уставился в окно.

– Норман, твоя мать задала тебе вопрос, – заорал Ник.

– Да, все супер, – ответил я, все так же глядя в окно.

– Ну вот и славно. Итак, ты заперт дома на две недели, – сказала мама. – Никаких прогулок. После школы сразу домой. Все ясно?

– А серфинг? – спросил я.

– Никакого серфинга.

Я повернулся и посмотрел на маму.

– С чего это ты взял, что можно будет ездить на серфинг, если тебе вообще нельзя выходить из дома? – спросил Ник.

Хотелось послать его в жопу. Однако в его словах был резон: если ты заперт дома, то какой уж тут серфинг.

– Наконец-то ты научишься думать о последствиях, – добавил Ник. – Помнить, что они есть у каждого поступка. Знаешь, в чем разница между жизнью и мужским достоинством?

Это прозвучало довольно странно, но я-то знал, в чем тут подвох.

«Да, жизнь жестче», – подумал я и даже ухмыльнулся.

* * *

Я отбыл наказание за опоздание и вранье, на смену зиме пришла весна, мы вернулись в свой домик на краю каньона, и, пожалуй, все это время в голове у меня был исключительно серфинг и секс, хотя я по-прежнему оставался девственником. Прямо перед весенними каникулами Шэрон ушла к одному восьмикласснику. Как-то раз она отозвала меня в сторонку и объяснила, что он просто больше в ее вкусе. Я ушел от нее на ослабевших ногах и, зайдя в туалет, почувствовал, что вот-вот расплачусь. Я не любил ее и не мог понять, почему мне так больно. Заперся в кабинке, чтобы никто не увидел меня в таком состоянии.

Еще вчера я целовал Шэрон, а сегодня она ушла… Хотелось снова прикасаться к ней, прижиматься к ее телу. Те моменты, когда мы ласкали друг друга, внезапно показались мне верхом блаженства, и я очень тосковал по ним. Я рассказывал ей такие вещи, о которых знала только Элинор. Разум мой судорожно пытался найти замену Шэрон. Еще недавно она лежала подо мной, а я целовал ее в шею и чувствовал ее дыхание на своем ухе. Теперь же она исчезла, бросила меня, отправила в свободный полет. Я упал на колени и плюнул в унитаз, с трудом удержавшись от рвоты.

А потом вдруг вся агрессия, которая скапливалась во мне последние месяцы, выплеснулась наружу. Я принялся пинать ногами дверь кабинки, долбил снова и снова, пока щеколда не сломалась. Я пошел к раковине и почувствовал, что мне уже легче. Напряжение отпустило. Я ополоснул лицо водой и окончательно остыл. На обратном пути к нашему тусовочному пятачку возле кафетерия я думал о том, что нужно надавать Нику.

В пятницу вечером я поехал на скейте на вечеринку. Со мной были ребята из серферской компашки, и они сцепились с какими-то парнями спортивного вида. Я вспомнил, что когда-то и сам был из таких. Хотелось кому-нибудь врезать – для разнообразия было бы неплохо немного побыть обидчиком, а не жертвой. Но я просто стоял в сторонке и наблюдал.

* * *

Как-то в выходные я вернулся с пляжа, и мама сообщила мне, что у бабушки Оллестад рак легких. Я вспомнил о своем вечно больном горле и дотронулся до шеи. Мне стало казаться, что у меня может развиться рак горла.

– А разве она курила? – спросил я.

– Никогда. Это-то и странно, – ответила мама. – Сейчас она едет в Тихуану на специальное лечение, которое не проводится здесь, в Штатах. Я подумала – может, в следующие выходные съездим ее проведать?

– Давай, – кивнул я.

Я уселся на диван и посмотрел в окно. Мне мерещились черные бабушкины легкие, кишащие раковыми червями, и я сосредоточился на океане, скользнув взглядом вниз по склону холма. Когда я вновь повернулся к маме, мне показалось, что ее изображение мелькает по всей гостиной, как в зеркальном лабиринте. Я закрыл глаза и озадаченно подумал, что же со мной не так…

* * *

В следующую субботу мы загрузили вещи в универсал Ника. Я положил доску для серфинга на самый верх, чтобы ее не придавило чемоданами.

– Даже не думай тащить с собой эту чертову доску, – сказал Ник.

– Это еще почему? – спросил я.