Без видимых повреждений

Джимми закончил годичную реабилитацию, вернулся в участок и снова ведет программу. Он просто пышет здоровьем. Набрал вес, с утра делает зарядку, а вечером ходит в местную качалку. Мы меряемся бицепсами. Джимми несколько месяцев жил в реабилитационном центре для наркозависимых, а потом снял жилье. На вопрос, кто здесь главный вертопрах, он первым поднимает руку, и на каждом занятии напоминает парням, что он – один из них. Теперь он ведет не только ManAlive в Сан-Бруно, но и группу анонимных наркоманов для парней, выступает в местных церквях и общественных центрах и не делает вид, что это легко ему дается.

Для Эспинозы и для парней, с которыми он работает, это – борьба с тягой к прошлой жизни. К наркотикам, улицам, прежнему миру. Это чувство отзывается под ложечкой, довлеет над сознанием. Джимми называет героин и кокаин сказочными принцессами: Золушка и Белоснежка, так он их зовет. Меня коробит от этого сравнения, но я не уличаю его в мачизме. Несправедливо подчеркивать это в момент, когда Джимми нашел в себе силы реабилитироваться, когда он действительно старается стать лучше. Наркотики – прекрасные, сексуальные, сногсшибательные, манящие женщины, они лежат на белых простынях в приглушенном свете, они зовут его, они соблазняют. Не те обычные, живые женщины, с которыми идешь по жизни рука об руку, но непостоянные любовницы, жестокие искусительницы, мучительницы. Он знает, что за мгновение экстаза придется заплатить жутким, сосущим ужасом, осознанием собственного провала, и, как сказал бы сам Джимми, жестокостью, направленной против своего тела.

Ему дали второй шанс. И третий. И четвертый. Он прожил жизнь, две, три, семь. Эспиноза думает, что это последняя. Он дает клятвы парням в группах, своей семье, мужчинам и женщинам, которые жили с ним в реабилитационном центре, агрессорам, алкоголикам, наркоманам, владельцу съемной квартиры, своим детям и женщинам, которых когда-то любил и истязал, коллегам, Регги и Лео. Джимми клянется, клянется и снова клянется, и в большинстве случаев, когда день подходит к концу, ощущает глубокое облегчение от того, что не сорвался.

Джимми говорит, что главную из клятв, адресованных такому обширному количеству людей, он дал сам себе. Он пишет о своей борьбе на частной странице в facebook. О том, как его манят эти принцессы. Белоснежка и Золушка. Как они прекрасны. Как привлекательны. Но он не уступит. Не сегодня. И, будем надеяться, не завтра. А что дальше, он не знает. Или не хочет знать. Говорит, что не впадает в спячку. Не прячется. Просто держится подальше от мест, которые затягивают его, от живых, ярких ассоциаций с определенными местами в районе Хейт, с окнами, в которые он может посмотреть и вспомнить целые миры. «Была одна девушка, она жила там, наверху, вон в той квартире, – сказал Джимми как-то после обеда, показывая на окна над магазином брендовой мужской одежды, – и я сидел у нее и следил за своими девками». Его девки. Картинка перед глазами: мужчина. Окно. Мышцы напряжены. Нервы на взводе. Я представляю его в образе медведя. Он пойдет и заторчит где-нибудь в другом месте. Такое не делают в открытую. Обдолбанный сутенер – беззащитный сутенер. Сутенер под кайфом теряет девок, теряет территорию. Джимми очень долго скрывал свою зависимость. Ширялся в каком-нибудь мотеле, лежал поперек кровати, было дерьмово. Он клял себя за то, что такой отброс. Но это его не останавливало. Его ничто не останавливало.

Шрам над правым глазом почти скрывает бровь, шесть выбитых зубов. Он смеется над тем, как выглядит. Как гангстер. Отморозок. Такого не поведешь домой знакомить с папой.

Но говорит он о любви. Бабушка Джимми умерла в девяносто семь, ее смерть глубоко его потрясла, и он писал о том, как сильно она его любила. Видела десять, двенадцать полицейских машин, мчащихся вечером по улице, и молилась, чтобы они ехали не за ее внуком, не за ее Джимми. Бабушка знала, что он сутенер. Иногда Джимми приводил своих девок к ней домой, она угощала их чем-нибудь и говорила: «Сами знаете, у вас сплошной мартышкин труд. А вот и мартышка», – и указывала на Джимми.

Я иду с Джимми в другой офис шерифа, хочу поприсутствовать на занятии. Это то самое место, где я была много лет назад, когда Донте здесь стажировался, только сегодня мы в комнате на втором этаже. Треть класса – новички, значит будут слушать вполуха. Они сидят в кругу по старшинству. На них майки-оверсайз с названиями спортивных команд, джинсы больше на несколько размеров, запачканные краской футболки. Они выглядят измотанными: многие работают сутками, а после по предписанию суда обязаны явиться на эти занятия. Некоторые начали проходить программу в Сан-Бруно и заканчивают здесь, как часть УДО. От многих исходит открытая враждебность. Календарь за прошлый год показывает вечный июнь. Несколько столов отодвинуты к стене.