Без видимых повреждений

Перед тем, как повесить трубку, я спросила Келли, считает ли она, что жестокий мужчина может усвоить принципы ненасилия. Помолчав, она ответила: «Думаю, процентов на девяносто. Но в нем навсегда останется что-то, чего не исправить».

А Джимми больше со мной не разговаривает.

Однажды Эспиноза рассказал мне, что знает, как женщины хотят его «исправить». Знает, что у женщин есть фетиш по поводу историй выживших – мужчин, которые раньше были агрессорами, а затем изменились и больше не скрывают своей уязвимости и чувств. Нет ничего сексуальнее, чем мужчина, который прислушивается к своим эмоциям, не так ли? Глядя на страницу Джимми в фейсбуке, я вижу, что он прав. Под каждым постом – великое множество комментариев, вдохновленных его историей спасения. Эспиноза рассказывал, что какая-то женщина даже пролетела через всю страну, чтобы с ним встретиться.

Мне от этого не по себе. Даже бесит немного. Мужчины вроде Джимми – обыкновенные. Ничем не примечательные. Они делают то, что и должны – не избивают женщин. Если это и триумф, то триумф статистики. И Дэвид Адамс тоже скептически относится к потенциальной фетишизации историй выживших. Она может способствовать развитию нарциссизма, ведь такие мужчины от природы уже наделены харизмой. По словам Адамса, «они могу стать харизматичными сумасбродами, которые так и не взяли ответственность за собственную жестокость на себя».

Джимми прислонятся к доске, снова заговаривает хриплым шепотом. «Я родился и вырос в уличной банде, – рассказывает Эспиноза, – и если бы захотел, мог бы вернуться к той жизни прямо сейчас. Прямо сейчас. В 2014 году у меня был четырехмесячный рецидив. Я могу вернуться в апреле 2015 года. Но знаете что, чуваки? У меня прекрасная жизнь. Я окружен позитивными людьми. После этого занятия я пойду в зал, а потом – вкусно поужинаю где-нибудь. Приму душ и лягу спать».

«Кучеряво живешь!» – комментирует один из парней. «А то,» – отвечает Джимми. «Захочу, и в десять пойду на встречу анонимных алкоголиков. Я в дерьме. Мне есть над чем поработать. Мне незачем исправлять вас. Мне нужно исправить себя, потому что я – своя главная проблема. И я хочу, чтобы у вас всё получилось, но знаете что? На деле парень справа не дойдет до конца, а парень слева выкарабкается. Только десять процентов дойдут до конца. Я два года просиживал здесь штаны. Я не врубался. Не хотел бросать наркоту, нездоровые отношения, уличную жизнь. Не вылезал из дерьма. Я не буду из-за вас не спать ночами. В этом жестокая правда. Я вам не посредник и не нянька. Так что, чуваки, если вы приходите сюда каждую неделю просто чтобы поспать, это очень херово. Потому что то, что вас сюда привело, та же ситуация повторится снова, повторится много раз, и если вы не освоите эту программу, то снова наступите на те же грабли… а я просто буду сидеть и смотреть на вас, как в зоопарке. Тюрьма – как шаверма 24. Всегда открыта. Так что просыпайтесь, включайтесь в обсуждение».

И это подводит Джимми к его третьей истории: ее я слышала всего один раз, и не смогла получить подтверждения от родственников Эспинозы. От этой истории его пробрало сильнее всего. Короткая, стандартная, но самая болезненная для Джимми.

«Ей было двенадцать», – говорит Эспиноза. Его дочь изнасиловал друг семьи.

«Я должен был принять серьезное решение, – продолжает Джимми, – пойти и разнести этому ублюдку башку, у меня было на это право. Отсидел бы лет тридцать, и что такого. Я же и так гангстер. Мне комфортно в любой тюрьме, вообще норм. Ну так и что: прикончить ублюдка, или забить болт?»

В момент, когда Джимми узнал об изнасиловании, он думал, что есть два решения. Убить или не убивать. Но на самом деле, как он понял теперь, решение заключалось в другом. На самом деле оно звучало так: «Мне принять это на свой счет и прикончить ублюдка, или подумать о дочери, и быть с ней рядом, оказать ей поддержку?» Убив этого парня, он вычеркнул бы себя из жизни дочери в момент, когда был ей нужен больше всего.

«Твою мать», – шепчет один из парней.

«Я сделаю всё возможное, чтобы женщины, которые с вами живут, не замирали от ужаса, когда вы переступаете порог, – тихо говорит Джимми, – я борюсь за жертв на передовой. И хочу видеть, как вы сами делаете свою жизнь лучше. Тогда еще одна женщина в мире будет в безопасности».

Часть III. Середина

Трещины

Примерно в то же время, когда Роки убил жену и детей, на другом конце страны женщина по имени Дороти Гиунта-Коттер бежала от своего мужа Вильяма, который унижал и оскорблял ее. Она отправилась в убежище в Мейне вместе с младшей дочерью, Кристен, имея на руках только временный запрет на приближение, который, к тому же, отклонил местный судья. Он утверждал, что у него нет полномочий издать защитное предписание, поскольку Дороти зарегистрирована в Массачусетсе.