Без видимых повреждений

Отец Роки, как и сын, невысокий мужчина, примерно метр семьдесят, очень неразговорчивый. Когда Гордон говорит, мне часто приходится наклоняться, чтобы что-то услышать. На нем бейсболка Rainbow Run Fly Shop, серая рубашка Eddie Bauer и текстильный ремень с нарисованной рыбой. Он как будто родился в реке, в рыбацких сапогах и со спиннингом в руке. «Я поверил ему как дурак», – говорит Гордон. Он рассказывает о том, как забрал ружье Роки – наследство деда Мишель – и решил, что этим всё кончится. Чтобы поверить, что человек, которого ты растил с пеленок, когда-нибудь может оказаться способным на убийство, нужно иметь невероятно живое воображение. Но это произошло, и теперь Гордон гадает: «Как можно оставить это в прошлом? Как только начинаешь об этом думать, поток мыслей не остановить, в голове вертится “почему, почему, почему?”, и, конечно, ты никогда не узнаешь почему».

Гордон рассказывает, что как-то раз Мишель в панике позвонила ему. Она говорила, что Роки угрожал их убить. Охотничьим ружьем ее деда. Гордон помчался к ним, чтобы забрать Мишель и детей. Роки уже выбежал из дома. Через некоторое время Мишель убедила Гордона, что она знает, как говорить с Роки, и все они вернулись в дом. «Я вывел Роки в другую комнату, – говорит Гордон, – и сказал: “Ты что делаешь, сын? Так нельзя”». Роки ответил, что знает, знает. Конечно, он знал. Гордон разрядил ружье, а затем собрал всё оружие, которое смог найти в гараже и по всему дому, и забрал к себе. Кризис был предотвращен.

По словам Гордона, это было какое-то безумие. «Я наехал на него. Я сказал: “Так не поступают”. [Роки] сказал, что никогда их и пальцем не тронет. А я, дурак, поверил». А я, дурак, поверил.

И Гордон плачет. Молча. Сара обнимает его. Напоминает, что он не виноват. И я чувствую, что его разрывает изнутри. Вина, самобичевание. «Просто, – начинает он, захлебываясь, – я думаю, что мог бы что-то изменить, или защитить внуков, потому что ведь именно так мужчины и поступают, да? И почему до меня не дошло, почему я не понял, что происходит? Не догадался? Ни о чем?!» Гордон говорит, что Роки был молчалив и мог быть очень заботливым: «Я и подумать не мог, что он сделает что-то подобное». Гордон говорит срывающимся шепотом. Я думаю о Поле Монсоне; сколько усилий требуется этим мужчинам, чтобы удержать такую невероятную боль внутри. И как несправедливо, что мы живем в мире, в котором их убеждают, что они должны стыдиться своих слез.

Годы шли, и Мишель выросла и переросла Роки, рассказывает Сара. На многочисленных видео с выездов на природу на лице Мишель практически всегда стоическое выражение. Она усмехается, но редко улыбается. Закатывает глаза. Она отворачивается от камеры, кладет голову на сгиб руки, свернувшись на камне. Она не работает на камеру, как Роки, не играет на публику. Не притворяется счастливой, если не счастлива на самом деле. Не скрывает, что ей не нравится, когда ее снимают на видео или фотографируют. Многочасовые видео, в которых Мишель сидит на валуне и смотрит, как дети рыбачат на берегу или окунают пальцы ног в холодную реку, а на фоне слышны потрескивающие звуки леса – пение птиц, вода, текущая по камням, хруст ветки – оркестр без границ. Эта музыка природы; тоскливый, одинокий стук дятла звучит как воплощенная изоляция.